Читаем Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим полностью

Въ теченіи этого долгаго времени она потеряла старшаго сына и вторз’Ю дочь отъ перваго брака; затѣмъ двз^хъ сыновей отъ третьяго мужа, такъ что теперь я остался ея единственнымъ сыномъ; а сзтдьба моя сложилась такъ, что я не могу быть съ нею; это весьма часто наводитъ меня на печальныя размышленія. Ііо я страдалъ бы гораздо больше и никогда не ушелъ бы отъ нея, если бы не былъ такъ завѣренъ въ ея возвышенномъ и стойкомъ характерѣ, также, какъ и въ искреннемъ ея благочестіи, въ которомъ она находитъ возмѣщеніе разлзжи своей съ дѣтьми.

Да простятъ мнѣ это отстзшленіе, быть можетъ, излишнее, во имя достойнѣйшей изъ матерей.

Глава II.

ДѢТСКІЯ ВОСПОМИНАНІЯ.

1752-

Пристзшая къ повѣствованію о моемъ самомъ нѣжномъ возрастѣ, я долженъ сказать, что отъ времени младенческаго прозябанія у меня зщѣлѣло только одно воспоминаніе о дядѣ съ отцовской стороны; помню какъ онъ поставилъ меня на старомъ комодѣ—мнѣ было тогда года три или четыре—и, осыпая горячими ласками, угощалъ превосходными конфектами.

Его самого я совершенно забылъ, остались въ памяти лишь ех'о большіе башмаки съ четырехъ-угольными носками.

Много лѣтъ спустя, когда я увидалъ однажды такого» фасона башмакъ, какой носилъ мой дядя,—въ это время уже давно умершій,—видъ этой обуви, въ наши дни совершенно вышедшей изъ употребленія, пробудилъ во мнѣ всѣ ощущенія, какія я испыталъ тогда отъ ласкъ и кон-фектъ дяди, и манеры его и вкусъ этихъ конфектъ ожили въ моемъ воображеніи.

Я позволилъ моему перу запечатлѣть это дѣтское воспоминаніе, полагая, что оно можетъ имѣть свою полезность для тѣхъ, кто размышляетъ о механизмѣ нашихъ идей и ощущеній и объ интимной его тонкости. Когда мнѣ было около пяти лѣтъ, меня замучила дизентерія. И мнѣ кажется, въ умѣ моемъ брезжило сознаніе страданій, и хотя я не имѣлъ никакого понятія о смерти, я желалъ ея какъ избавленія и еще потомз», что слышалъ передъ этимъ объ умершемъ братѣ, что онъ сдѣлался ангеломъ.

Несмотря на всѣ усилія припомнить еще что-ннбз’дь изъ моихъ первыхъ мыслей или впечатлѣній до шестилѣтняго возраста, я никогда не могъ воскресить въ себѣ ничего, кромѣ этихъ двз’хъ воспоминаній.

Вмѣстѣ съ сестрой Юліей, іюеинзгясь перемѣнѣ въ сзщьбѣ нашей матери, мы должны были покинз’ть отчій кровъ и поселиться въ домѣ отчима, который былъ для насъ болѣе, чѣмъ отецъ все время, какое мы съ нимъ прожили. Дочь и сынъ моей матери отъ перваго брака ея были отосланы въ Туринъ—одинъ въ іезуитскую коллегію, другая въ монастырь; вскорѣ поступила въ монастырь и моя сестра Юлія, не покидая, впрочемъ, родного-Асти. Тогда мнѣ было семь лѣтъ.

х755-



Я прекрасно помшо это маленькое домашнее событіе, такъ какъ тогда впервые пробудились мои 43’в-ства. Хорошо помню ту печаль, какую я тогда испытывалъ, и слезы, мной пролитыя, когда нужно было разставаться съ сестрой, хотя разлука состояла лишь въ томъ, что мы жили не подъ однимъ кровомъ, и вначалѣ я могъ видѣться съ него каждый день. Позднѣе, когда я размышлялъ надъ этими чувствами, надъ этими первыми проявленіями чзъствительности моей, я вижу, что они были тѣ же, какія я испытывалъ впослѣдствіи, когда въ разгарѣ молодости мнѣ нужно было покидать любимую женщину или отрываться отъ истиннаго друга; до настоящаго времени я встрѣтилъ трехъ или четырехъ такихъ друзей—счастье, котораго лишены столько людей, можетъ быть, больше, чѣмъ я, заслуживающихъ его. Въ этомъ воспоминаніи перваго страданія моего сердца я нашелъ доказательство, что всѣ привязанности человѣка, какъ бы различны онѣ не были, истекаютъ изъ одного начала.

Оставшись единственнымъ ребенкомъ въ домѣ матери, я былъ отданъ на попеченіе одного добраго священника, по имени донъ-Ивальди, который познакомилъ меня съ первыми правилами ариѳметики, научилъ писать и привелъ къ томз', что я недурно, по его словамъ, разсказывалъ нѣкоторыя жизнеописанія Корнелія Непота и басни Федра. Но этотъ добрый священникъ былъ самъ очень невѣжественъ, какъ это я понялъ впослѣдствіи, и если бы и послѣ девяти лѣтъ меня оставили въ его рзткахъ, весьма вѣроятно, что я ничему бы не научился.

Мои родители сами отличались полнымъ невѣжествомъ и часто я слышалъ отъ нихъ поговоркз', столь распространенную среди нашихъ дворянъ тогдашняго времени: ,,не зачѣмъ сеньорз' стремиться стать докторомъ". Но зт меня отъ природы была нѣкоторая склонность къ з'чс-нью и съ той поры, какъ сестра покинула домъ, ничѣмъ незаполненное зтедииеніе, въ которомъ я жилъ вмѣстѣ съ Зрителемъ, отразилось на мнѣ меланхоліей и склонностью къ замкнутости.

Глава III.

ПЕРВЫЯ ПРОЯВЛЕНІЯ СТРАСТНОСТИ МОЕЙ НАТУРЫ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное