Жонглёр

Николай Иванович Кусков спал на стуле, облокотившись на спинку, широко расставив ноги и устроив ладони на бёдрах. Во сне он находил устойчивое положение. Как так получалось – удивлялись все, но ведь получалось же!

Сон Эбергарта напоминал беззвучное порхание бабочки над цветком, зато Кусков храпел за двоих: на вдохе – монотонно хрипел, будто резал воздух двуручной тупой пилой, на выдохе – музыкально выпускал воздух между сочными алыми губами гурмана.

Вдруг нос Николая Ивановича дёрнулся один, затем другой раз. Открылся глаз и принялся внимательно, как на первичном врачебном осмотре, обследовать окружающее пространство. Чуткий слух уловил еле слышное движение в «предбаннике» операционной. Как опытный кот, он подкрался ко входу и тихо отвёл в сторону брезентовый полог. Кусков застал Софью Изъединову на «месте преступления». Склянки тёмного стекла застыли в руках у девушки.

– В чем дело, голубушка? – хриплым со сна голосом поинтересовался он.

– Да так, ерунда.

– Ерунда – это когда у вас тесто скисло. У нас ерунды не бывает. Кому плохо?

– Леониду Алексеевичу. – Видя непонимание в глазах врача, уточнила: – Корреспонденту.

– А-а. Что с ним стряслось?

– Карбункул на шее.

– Давно, голубушка, тайным врачеванием промышляете? – подозрительно вкрадчиво спросил Кусков.

– Да что вы, Николай Иванович! Это невооружённым взглядом видно. Вот здесь, – девушка сжала кулачок и ткнула себя в плечо со спины, – вон такой желвак!

– Если судить по размерам вашей руки, драгоценная Софья Васильевна, то это банальный чирей. Ведите меня к вашему воздыхателю. Поглядим, «где» и «чего» он подцепил, «куда» и «что» посадил.

– И вовсе он не мой, – слабо возразила Изъединова.

– Но всё равно – воздыхатель. Ведите!

В перевязочной, крохотном брезентовом закутке, специально оборудованным у самого входа, скособочившись на деревянном табурете, сидел Фирсанов. Когда медики вошли, корреспондент метнул на сестру милосердия полный укоризны взгляд. Это не укрылось от врача.

– А вы, голубчик, глазами-то не стреляйте! – осадил корреспондента, спасая Изъединову, Кусков. – Госпожа Изъединова тут ни при чём, это я настоял. Продемонстрируйте-ка своё достояние.

Фирсанов попытался сначала поднять правую, потом левую руку, но, вскрикнув оба раза, сдался, опустив руки.

– Понятно. – Николай Иванович, слегка наклонив голову корреспондента, оттопырил воротник-стоечку. На линии постоянного соприкосновения с кожей, слева, в основании шеи, красовался огромный чирей.

– А вы, Софья Владимировна, диагностировали карбункул, а тут – вон какая красота о трёх головах! Что предпринимать думали?

Софья в предобморочном состоянии что-то вяло пробормотала.

– Десятипроцентный Люголь? И что бы вам дал этот Люголь? Сам по себе, старик Люголь, конечно, не плох, но только для рта и гортани, ибо не раздражает слизистую. А тут бы вы, милочка моя, получили бы длительный абсцесс с возможным переходом в общий сепсис. Срочно перечтите фармакопею. Тут, беря во внимание гнусный климат и отвратительные обстоятельства, необходим… необходим… хороший скальпель. – Загадочно произнеся название инструмента, Кусков, подняв указательный палец, акцентировал свою мысль. – Несите его, иглу, спирт, гомеостатический пинцет и ватно-марлевые тампоны.

Девушка мгновенно исчезла.

– Садитесь плотнее на стул, на всё седалище, – скомандовал хирург.

– Не могу, – простонал Фирсанов.

– Это ещё почему?

– На правой половинке… седалища та же проблема.

– Сколько раз твердили миру – не чеши грязными руками, что ни попадя и где ни попадя. Нет! Он до сих пор глух. Вот вам, пожалуйста, и результат. А всё почему?…

Лекцию о великом значении личной гигиены остановило появление сестры милосердия. В эмалированной кювете, накрытое марлевой салфеткой, лежало всё, что затребовал хирург. Он удовлетворённо хмыкнул – все антисептические предосторожности были соблюдены.

– Вьюноша, руки на край стола, а на них вашу драгоценную голову. Софья, обработайте операционное поле. – Все в точности исполнили приказание. – Готовы?

Приняв мычание за согласие, Николай Иванович склонился к пациенту. Крупные руки нежно потрогали нарыв и зону вокруг. Пальцы легко касались кожи, и Леонид на секундочку расслабился. И тут… Фирсанову показалось, что от темечка до пяток его пронзила калёная спица. Одна, вторая, третья. Он охнул, стараясь не закричать от боли, но было поздно – боль ушла.

– У вас кожа тонкая, нежная. В дальнейшем рекомендую под воротник подкладывать шёлковый платок. Тогда крутите головой сколько угодно.

– Так где же его здесь возьмёшь? – удивился Леонид.

– Я только предложил… Мой скальпель всегда готов к работе. Теперь меняем диспозицию. Животом на стол!

– М-м-м…

– Никаких «мы», молодой человек. А касаемо Софьи Владимировны, так она на своём сестринском веку уже видела вещи посерьёзней и покрасивше, чем ваш тощий зад.

Журналист смирился и выполнил всё, как того требовали. Когда и вторая спица исчезла, хирург небрежно выбросил в ведро кроваво-гнойные тампоны.