ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

Понятно, что это не могло быть исполнено даже напо­ловину. Но очень важно, что с самого начала самостоятель­ной жизни Толстой строго разграничивал то, что «дблжно», с тем, что «есть».

Какую бы беспутную жизнь ни вел молодой Тол­стой, он не давал ни малейшей поблажки своему «внут­реннему» человеку. И эти «ножницы» между «внешним» и «внутренним» терзали его.

Этим он отличался от старших братьев. Николай нашел себя в военной службе и чувствовал себя вполне комфорт­но. Сергей поначалу пустился во все тяжкие, служил в гвар­дии, вел рассеянную светскую жизнь в Москве и Туле, «цы- ганерствовал», но затем прочно осел в Пирогове. Дмитрий отправился в свое имение Щербачевка, где под влиянием только что изданных «Выбранных мест из переписки с дру­зьями» Гоголя собирался воспитывать крестьян. «Он, — писал Толстой в «Воспоминаниях», — малый двадцати лет (когда он кончил курс), брал на себя обязанность руково­дить нравственностью сотен крестьянских семей и руково­дить угрозами наказаний и наказаниями».

У младшего же главная работа обращается внутрь себя.

И это не праздный философ, которого процесс мысли привлекает сам по себе. Это практический философ. Во­семнадцати лет от роду, в феврале 1847 года, он пишет неза­конченный отрывок «Правила жизни», который поражает ясностью и глубиной представления о назначении человека в мире. «Деятельность человека, — пишет этот юноша, — проявляется в трех отношениях. 1) в отношении к Высше­му существу, 2) в отношении к равным себе существам и 3) в отношении к самому себе. По этому разделению ви­дов деятельности человека я и правила мои разделяю на три части. 1) Правила в отношении к Богу или — религиозные,

правила в отношении к людям или правила внешние и

правила в отношении к самому себе или — внутренние. Задача правил в отношении к Богу или религиозных есть а) определить: что есть Бог, Ь) что есть человек и с) какие могут быть отношения между Богом и человеком. — Пра­вила внешние или в отношении к людям должны опреде­лить: а) правила в отношении к подчиненным, Ь) в отноше­нии к равным и с) в отношении к начальникам. Правила в отношении к самому себе имеют задачею определить: как должно поступать а) при своем нравственном или религи­озном образовании, Ь) при внешнем образовании и с) при физическом или телесном образовании».

Правила «внешние» (отношение к людям) и «внутрен­ние» (отношение к себе) он прописывает с невероятной тщательностью, прибегая к каким-то одному ему понят­ным таблицам.

Он даже двигаться не мог бесконтрольно. «Стараться сделать на следующий день то же количество движений, как и накануне, если не больше». Это относилось к гимнас­тическим упражнениям. Толстой придает им очень важное значение. Например, упражнениям с гирями или даже с по­лотенцем: «Держа полотенце, провести руки над головою и за спиною».

Это касается и памяти. Память он тоже считает орга­ном, который необходимо ежедневно тренировать: «Каж­дый день учить стихи на таком языке, который ты слабо знаешь...»

Это касается и чувств. Необходимо тренировать себя в любви к людям, «чтоб каждый день любовь твоя ко всему роду человеческому выражалась бы чем-нибудь». А с дру­гой стороны, «старайся как можно больше находить людей, которых бы ты мог любить больше, чем всех ближних...».

И, наконец, это касается развития воли, «чтобы нич­то внешнее, телесное или чувственное не имело влия­ния на направление твоей мысли, но чтобы мысль оп­ределяла сама себя». Толстой стремится к состоянию аскета, «чтобы никакая боль, как телесная, так и чув­ственная, не имела влияния на ум».

В марте 1851 года, проживая в Москве, он записывает себе в дневнике новое задание: «Составить журнал для сла­бостей (франклиновский)». Бенджамин (тогда говорили Вениамин) Франклин (1706—1790), американский просве­титель и государственный деятель, один из авторов Декла­рации независимости и Конституции США, привлек вни­мание молодого Толстого не своими заслугами, а тем, что с юности старался сознательно формировать самого себя. Толстой узнал, что Франклин завел себе особую записную книжку, где отмечал, какие нравственные правила престу­пил за прошедший день.

«Франклиновская тетрадь» Толстого, которую он назы­вал «франклиновскими таблицами», до нас не дошла. Но его дневник и отдельная тетрадь для «правил» позволяют примерно представить себе, что это были за «таблицы». По сути, Толстой породил в своем воображении «двойника», жестокого соглядатая, который терзал его бесконечными замечаниями не только о том, что он сделал, но и чего он не сделал в течение дня.