ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

Запись от 12 июня: «Вчера я почти всю ночь не спал, пописавши дневник, я стал молиться Богу. — Сладость чувства, которое испытал я на молитве, передать невоз­можно. Я прочел молитвы, которые обыкновенно творю: Отче, Богородицу, Троицу, Милосердия Двери, воззва­ние к Ангелу хранителю и потом остался еще на молит­ве. Ежели определяют молитву просьбою или благодар­ностью, то я не молился. — Я желал чего-то высокого и хорошего; но чего, я передать не могу; хотя и ясно со­знавал, чего я желаю. — Мне хотелось слиться с Сущест­вом всеобъемлющим. Я просил Его простить преступле­ния мои; но нет, я не просил этого, ибо я чувствовал, что ежели Оно дало мне эту блаженную минуту, то Оно про­стило меня. Я просил и вместе с тем чувствовал, что мне нечего просить, и что я не могу и не умею просить. Я бла­годарил, да, но не словами, не мыслями. Я в одном чувст­ве соединял всё, и мольбу, и благодарность. Чувст­во страха совершенно исчезло. — Ни одного из чувств веры, надежды и любви я не мог бы отделить от общего чувства. Нет, вот оно чувство, которое я испытал вчера, — это лю­бовь к Богу. — Любовь высокую, соединяющую в себе всё хорошее, отрицающую всё дурное».

Это потрясение закончилось вроде бы ничем: «...плотская — мелочная сторона опять взяла свое, и не прошло и часу, я почти сознательно слышал голос порока, тщеславия, пустой стороны жизни; знал, откуда этот голос, знал, что он погубит мое блаженство, боролся и поддался ему. Я заснул, мечтая о славе, о женщинах; но я не виноват, я не мог. — Вечное блаженство здесь невозможно. Страда­ния необходимы. Зачем? не знаю...»

И это напоминает его первое впечатление от приезда на Кавказ: «Как я сюда попал? Не знаю. Зачем? Тоже».

Кавказ пробудил в Толстом нечто. Это был второй по мощи внутренний толчок после того, который он испытал в университетской клинике. Еще один этап его духовного рождения.

Не случайно именно на Кавказе он пишет «Детство». Писать его он начал раньше, находясь в Москве и Ясной Поляне, но закончить смог именно на Кавказе. По-видимо­му, сама кавказская природа, прозрачный горный воздух, как и прозрачные отношения между людьми, способство­вали этому. «Детство» — первая законченная вещь Толсто­го. И сразу — великое произведение. Вдруг в русскую и ми­ровую литературу пришел новый гений.

С публикацией «Детства» в «Современнике» был свя­зан один курьез. Посылая повесть в Петербург, Толстой не решился назвать себя полным именем и подписался инициалами «Л. Н.». Повесть он заканчивал в Пятигор­ске, где проходил курс лечения водами. Не имея посто­янного места проживания, в письме Некрасову уже из станицы Старогладковской он дал обратный адрес свое­го брата Николая, тоже увлекавшегося писательством. Николай был известен среди родных и знакомых Тол­стых как человек умный и основательный, каковым в их представлении вовсе не был Лёвочка. Поэтому многие ре­шили, что «Детство» — литературный дебют Николая. Ведь и имя главного героя было Николенька.

Отправляя рукопись Некрасову, таинственный «Л. Н.» в письме ясно дал ему понять, что «Детство» — только на­чало огромного романа под названием «Четыре эпохи раз­вития» (Толстой предполагал, что будет четыре части: «Дет­ство», «Отрочество», «Юность» и «Молодость»). Поэтому он был согласен на любые сокращения, но требовал печа­тать повесть «без прибавлений и перемен». И это понятно: прибавления и перемены могли бы нарушить целостность будущего «здания». Но Некрасов был опытным журналис­том. Он по достоинству оценил талант неизвестного авто­ра, но потакать ему в строительстве воздушных замков не стал. Он опубликовал повесть под скромным журнальным названием «История моего детства».

Толстой был возмущен! Сначала он написал Некра­сову гневное письмо, которое благоразумно не отправил. «С крайним неудовольствием прочел я в IX № "Современ­ника" повесть под заглавием "История моего детства" и уз­нал в нем роман "Детство", который я послал вам». В от­правленном письме Толстой сильно смягчил тон, но тем неменее не скрыл своего «неудовольствия»: «Кому какое дело до истории моего детства?» Молодой автор поставил извест­нейшему поэту и маститому журналисту жесткое условие: «Я буду просить Вас, милостивый государь, дать мне обе­щание, насчет будущего моего писания, ежели Вам угодно будет продолжать принимать его в свой журнал, — не изме­нять в нем ровно ничего».

И Толстой уже имел на это некоторое право. Успех «Дет­ства» превзошел самые смелые ожидания. Талант молодого кавказского офицера оценили И. С. Тургенев, И. И. Пана­ев, П. В. Анненков и другие литературные авторитеты того времени.

Тем не менее, впервые подписывая письмо в «Совре­менник» своим полным именем, Толстой просил Некрасо­ва, «чтобы это было известно одной редакции».

Подпоручик Севастопольский