ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

Я вам сейчас всё приготовлю, — сказал хозяин».

И Толстой стал стелить Соне постель. В воспоминаниях Кузминской описано с юмором, как Толстой «непривыч­ными, неопытными руками стал развертывать простыни, класть подушки, и так трогательно выходила у него мате­риальная, домашняя забота». Но в воспоминаниях Софьи Андреевны эта сцена выглядит иначе:

«Мы стелили с Дуняшей, горничной тетеньки, как вдруг вошел Лев Николаевич, и Дуняша обратилась к нему, гово­ря, что троим на диванах постелили, а вот четвертой — мес­та нет. "А на кресле можно", — сказал Лев Николаевич и, выдвинув длинное кресло, приставил к нему табуретку. "Я буду спать на кресле", — сказала я. "А я вам сам постелю постель", — сказал Лев Николаевич и неловкими движени­ями стал развертывать простыню. Мне стало и совестно, и было что-то приятное, интимное в этом совместном приго­товлении ночлегов...»

Когда Толстой вышел, Лиза устроила Соне сцену.

Но было уже поздно.

Толстой мечтал о женитьбе с пятнадцатилетнего воз­раста. С Софьей Андреевной он прожил почти полвека. А вот период его жениховства занял всего месяц, с конца ав­густа до конца сентября 1862 года. По-настоящему ни Тол­стой не успел почувствовать себя женихом, ни Сонечка — невестой. Сразу — муж и жена.

.ZtMcris.

■ ■

-Is;/1 d ■

е..*/,/* —■ • — S^/fa,

fye-te/t Stu^-S

. л /у rf/ . I

Лкггли /t^US/s, 43»19эи> -^-ег^у^ъ aJt)^

r PiX- je& tta

.

/Л

/и»*] hJf

Письмо Толстого Софье Берс с предложением руки и сердца. 1862 г.

Шестнадцатого сентября 1862 года Толстой пришел к Берсам, держа в кармане письмо с предложением руки и сердца. «Предложение было написано на грязной четвер­тушке простой писчей бумаги, и Лев Николаевич носил его в кармане целую неделю, не решаясь мне его подать», — вспоминала его супруга.

«Софья Андреевна!

Мне становится невыносимо. Три недели я каждый день говорю: "нынче всё скажу", и ухожу с той же тоской, раска­яньем, страхом и счастьем в душе. И каждую ночь, как и те­перь, я перебираю прошлое, мучаюсь и говорю: зачем я не сказал, и как, и что бы я сказал. Я беру с собой это письмо, чтобы отдать его Вам, ежели опять мне нельзя или недоста­нет духу сказать Вам всё. Ложный взгляд Вашего семейства на меня состоит в том, как мне кажется, что я влюблен в Вашу сестру Лизу. Это несправедливо... В Ивицах я писал: "Ваше присутствие слишком живо напоминает мне мою старость и невозможность счастия, и именно Вы..."

Но и тогда, и после я лгал перед собой. Еще тог­да я бы мог оборвать всё и опять пойти в свой монас­тырь одинокого труда и увлеченья делом. Теперь я ничего не могу, а чувствую, что я напутал у Вас в семействе, что простые, дорогие отношения с Вами как с другом, чест­ным человеком, — потеряны. А я не могу уехать и не смею остаться. Вы, честный человек, руку на сердце, не торопясь, ради Бога не торопясь, скажите, что мне делать. Чему пос­меешься, тому поработаешь. Я бы помер со смеху, ежели бы месяц назад мне сказали, что можно мучаться так, как я му­чаюсь, и счастливо мучаюсь, это время. Скажите как чест­ный человек, хотите ли Вы быть моей женой? Только еже­ли от всей души, смело Вы можете сказать: "да", а то лучше скажите "нет", ежели есть в Вас тень сомненья в себе.

Ради Бога, спросите себя хорошо. Мне страшно будет услышать "нет", но я его предвижу и найду в себе силы снести; но ежели никогда мужем я не буду любимым так, как я люблю, это будет ужасней».

Получив письмо, Соня пошла в девичью комнату и за­перлась на ключ. Лиза стала стучать в дверь.

Соня! — кричала она. — Отвори дверь, отвори сей­час!

Дверь открылась. Соня молчала, держа в руке письмо.

Говори, что le comte[19] пишет тебе! — закричала Лиза.

II m'a fait la proposition[20].

Откажись! Откажись сейчас же!

Соня пошла в комнату, где ее ждал Толстой.

Разумеется «да»! — сказала она.

Через несколько минут начались поздравления. Лиза в своей комнате рыдала. Потом, узнав о решении Сони, бу­дет рыдать кадет Поливанов. Когда Соня и Толстой венча­лись в кремлевской церкви, он держал над головой невесты венец. «Поливанов испил чашу до дна», — вспоминала Со­фья Андреевна.

«Молодые» уехали в Ясную Поляну в тот же день, ког­да состоялось венчание. Провожая Соню, рыдала вся семья Берс, кроме Андрея Евстафьевича, который был болен и не в духе. Новобрачные зашли к нему в комнату попрощаться.

Для поездки Толстой специально купил дормез, огром­ную карету, в которой можно лечь во весь рост. «В день свадьбы страх, недоверие и желанье бегства. Торжество об­ряда. Она заплаканная. В карете. Она всё знает и просто. В Бирюлеве. Ее напуганность. Болезненное что-то. Ясная Поляна... Ночь, тяжелый сон. Не она».

Не она? Что значили эти слова?

И еще он пишет в дневнике о странном видении, ко­торое возникло в доме Берсов, когда они остались с Соней вдвоем как жених и невеста. «Непонятно, как прошла не­деля. Я ничего не помню; только поцелуй у фортепьяно и появление сатаны».