ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

К тому же Толстой в это время вновь начинает серьез­но увлекаться сельским хозяйством. Он ищет, эксперимен­тирует... Заводит особую породу японских свиней. Но они все вдруг сдохли. Оказалось, что свинарь, бывший кучер, их просто... не кормил, обидевшись на то, что его переве­ли из кучеров в свинари. Толстой насаждает леса, разводит яблоневые сады. Его привлекает пчеловодство. Он целыми днями пропадает на пасеке, куда жена приносит ему хлеб и молоко.

Толстой возобновил педагогическую деятельность: от­крыл в Ясной Поляне школу для крестьянских детей, при­гласив учителей из разночинцев. Но молодые люди так много шумели и курили, что Соне, уже беременной, это не понравилось. И Льву Николаевичу на время пришлось рас­статься со своей, как он сам выразился, «последней любов­ницей» — педагогикой.

Толстой всегда в работе, всегда в трудах. Но он делает только то, что хочет и что ему нравится. Яснополянский мир сам собой организовался таким образом, что весь враща­ется вокруг Толстого, как планеты вокруг солнца. А солн­це может осветить землю, пригреть, но может и уйти за тучи.

«Пап£ днем уходил в свой кабинет и "занимался", — вспоминал Илья Львович, — и тогда мы не должны были шу­меть, и никто не смел к нему входить. Чем он там "занимал­ся", мы, конечно, не знали, но с самого раннего детства мы привыкли его уважать и бояться. Мам£ — это другое дело. Она — наша, и она тоже боится пап£. Она должна всё для нас делать. Она следит за нашей едой, она шьет нам рубашки, лифчики и штопает наши чулки, она бранит нас, когда мы по росе намочим башмаки, она "переписывает", она — всё. Что бы ни случилось: "Я пойду к мам£". "Мам£, меня Таня дразнит". — "Позови ее сюда". "Таня, не дразни Илюшу, он маленький". "Где мам£?" На кухне, или шьет, или в детской, или переписывает. Ее легкие шаги то и дело раздаются по всем комнатам дома, и везде она успевает всё сделать и обо всех позаботиться... Никому из нас в голову не могло прий­ти, чтобы мам£ могла когда-нибудь устать, или быть не в ду­хе, или чтобы мам& что-нибудь захотела для себя. Мам& жи­вет для меня, для Сережи, для Тани, для Лёли, для всех нас, и другой жизни у нее и не может и не должно быть».

Однажды Софья Андреевна с обидой написала в днев­нике: «И мудр, и счастлив Л. Н. Он всегда работал по свое­му выбору, а не по необходимости. Хотел — писал, хотел — пахал. Вздумал шить сапоги — упорно их шил. Задумал учить детей — учил. Надоело — бросил. Попробовала бы я так жить?!»

Уже в шестидесятые годы в письмах младшей сестре она начинает жаловаться на свою жизнь: «...то отсасываюсь, то кормлю, то прижигаю, то промываю, а кроме того, дети, варенье, соленья, грибы, пастилы, переписыванье для Лё­вы, а для beaux arts[21] еле-еле минутку выберешь, и то, если дождь идет».

Толстой выступал категорически против того, что­бы для детей брали кормилиц, хотя его самого выкормили кормилицы. У Сонечки началась грудница. Кормилиц для Сережи и других детей всё-таки пришлось брать. Это стало поводом для первого серьезного конфликта между супру­гами. Поначалу он даже был против няни для Сережи, счи­тая, что молодая жена должна одна заниматься ребенком. Разумеется, и няню взяли. И гувернантку для детей Толс­той нашел сам.

Существует миф, что семейная жизнь в Ясной Поля­не строилась на принципе жесткого мужского деспотиз­ма, отягощенного еще и тем, что Толстой был гениальным писателем. Возникло даже устойчивое выражение: «Легко ли жить с гением?» Да, нелегко. И Соня это понимала. Она частенько жалуется в дневнике: «Любви нет, жизни нет...»;

«Иду на жертву к сыну...»; «А детей у него больше не бу­дет...»; «Я — удовлетворение, я — нянька, я — привычная мебель, я — женщина».

Но стоит Толстому ненадолго уехать из Ясной Поляны, и жена почти ежедневно пишет ему, как и он ей. И в пись­мах звучат совсем другие слова...

«Я жду тебя непременно нынче в ночь. Приедешь-ли? Я не дождусь, кажется, тебя, а как хочется увидаться ско­рее с тобой».

«Твое письмо меня так обрадовало, что передать тебе не могу».

«Мне нынче что-то так взгрустнулось, милый Лёвочка, вся моя бодрость пропала, и так захотелось скорей, скорей увидаться с тобой. Это всё сделало твое милое письмо, твоя ко мне любовь и то, что нам всё делается лучше и лучше жить на свете вместе».

«А как нам хорошо было последнее время, так счастли­во, так дружно... Грустно без тебя ужасно, и всё приходит в голову: его нет, так к чему всё это? Зачем надо всё так же обедать, зачем так же печи топятся и все суетятся и такое же солнце яркое...»

Без него и солнышко светит не так.