ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

Наконец, это было бы просто логично — познакомиться двум величайшим прозаикам мира, раз уж довелось им ро­диться в одной стране и в одно время. Правда, Толстой жил под Тулой, а Достоевский — в Петербурге или за границей. Но Толстой бывал в Петербурге по делам, а в Ясную По­ляну к нему приезжали писатели и рангом поменьше, чем Достоевский, и всех он охотно принимал. Неужели Страхо­ву не пришло в голову свести двух наших гениев? Неужели им самим не приходило в голову, что надо бы встретиться и поговорить? Тем более что оба читали и ценили друг друга. Интересная была бы встреча!

Нет, им не удалось познакомиться. Хотя такая возмож­ность была дважды.

В «Исповеди» Толстой смутно упоминает о каких-то шести тысячах десятин земли, приобретенных им в Самар­ской губернии, и о лошадях, заведенных там. Это был «стя­жательский» поступок Толстого, когда он решил разбога­теть на дешевых самарских целинных землях, которые, как он полагал (и не ошибся), являются «золотым дном» и со временем будут стоить гораздо дороже.

Самарские степи были своего рода Меккой для Толсто­го. Впервые он поехал туда в 1862 году по совету своего бу­дущего тестя А. Е. Берса. Призрак чахотки всегда пресле­довал Толстого, ведь это была родовая болезнь. В 1862-м Толстой, почувствовав себя плохо, твердо решил, что у него чахотка. Берс порекомендовал ему отправиться в башкир­ские степи на лечение кумысом. Степная жизнь пришлась Толстому по вкусу. Полуголый и полупьяный от постоян­ного употребления хмельного конского молока, которое он очень полюбил, Толстой расхаживал по степи или ездил по ней на низкорослых, но выносливых «башкирцах» и чувст­вовал себя чуть ли не античным героем. По его мнению, степь «пахнет Геродотом».

Впрочем, это он напишет в семидесятые годы. С 1871 -го Толстой выезжает в самарские степи лечиться кумысом почти ежегодно — вплоть до духовного переворота. Затем начинает делать кумыс самостоятельно, на одном из сво­их хуторов.

В одной из поездок его сопровождал старший сын Сер­гей. В воспоминаниях он описал, как в степи его отец бук­вально перерождался — и душевно, и физически. Среди башкир он слыл настоящим героем. Так, однажды он устро­ил скачки с ценными призами, а перед скачками — «борь­бу на палке». Борцы садились друг против друга, брались за концы длинной крепкой палки и пытались поднять один другого в воздух. «Отец всех перетянул, — вспоминал Сер­гей Львович, — кроме землянского старшины; он не смог его поднять просто потому, что старшина весил не менее десяти пудов (то есть более 160 килограммов. — П. Б.)».

Самарские земли настолько полюбились Толстому, что он решил приобрести здесь имение и разводить особую породу лошадей, скрещивая «башкирцев» с «англичанка­ми». «Башкирцы» выносливы, но низкорослы, «англичан­ки» быстроходны и красивы. Идеальная, по мечте Толсто­го, должна была получиться лошадь для русской кавалерии. Из этого «прожекта», впрочем, ничего не вышло, как и из многих других задумок Толстого.

Но приобретение самарских земель едва не привело к знакомству Толстого и Достоевского.

Десятого марта 1878 года, находясь в Петербурге, где он оформил купчую крепость на приобретенную у барона Бистрома самарскую землю, Толстой посетил публичную лекцию входившего в моду 24-летнего философа, магистра Петербургского университета Владимира Соловьева, буду­щего «отца» русского символизма. На лекции были Страхов и Достоевский. Казалось, всё говорило за то, чтобы близко знакомый и с Толстым, и с Достоевским Страхов свел ли­цом к лицу двух главных прозаиков современности, кото­рые давно желали встретиться друг с другом.

Но Страхов этого не сделал.

В воспоминаниях вдовы Достоевского Анны Григорь­евны это объясняется тем, что Толстой сам просил Страхо­ва ни с кем его не знакомить. Это очень похоже на поведе­ние Толстого в ненавистном Петербурге, где он чувствовал себя чужим.

Но почему и после лекции Страхов не рассказал или не написал Толстому, что в зале был Достоевский? Поз­же, после смерти Страхова, узнав о словах Анны Гри­горьевны, Толстой возмутился: почему Страхов не поз­накомил его с Достоевским? Есть версия, что Страхову было невыгодно их знакомить. Ведь он являлся един­ственным посредником между ними, состоя в переписке с обоими и рассказывая в письмах Толстому о Достоевском, а Достоевскому — о Толстом. В случае их личного знакомст­ва посредник стал бы не нужен. Страхов оказался бы «тре­тьим лишним».

Но это зыбкая версия.

Интересной была реакция Достоевского на духов­ный переворот Толстого. В мае 1880 года во время тор­жественного открытия памятника Пушкину в Моск­ве Достоевский произносил знаменитую «пушкинскую речь». Среди собравшихся писателей Толстого не бы­ло. Между тем в Москве распространился слух, что Тол­стой... лишился рассудка. 27 мая Достоевский писал жене: «Сегодня Григорович сообщил, что Тургенев, воротивший­ся от Льва Толстого, болен, а Толстой почти с ума сошел и даже, может быть, совсем сошел».