ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

Куда серьезнее отнеслась к этой идее жена Толстого. В начале восьмидесятых годов в семье было семеро детей, от студента Сергея до младенца Алеши. У всех были свои требования к жизни, очень разные, но уж точно не совпа­дающие с аскетическим идеалом отца. Да и сама Софья Андреевна никак не видела себя в роли хозяйки трудовой коммуны. За почти 20 лет совместной жизни, которую она начинала восемнадцатилетней девушкой, муж приучил ее совсем к другому. Больше того, он требовал от нее другого. Поворот на 180 градусов был невозможен даже психологи­чески. И жена Толстого взбунтовалась!

Илья Львович Толстой пишет в воспоминаниях:

«Но что должна была переживать в это время моя мать! Она любила его всем своим существом. Она почти что со­здана им. Из мягкой и доброкачественной глины, какою была восемнадцатилетняя Сонечка Берс, отец вылепил се­бе жену такою, какой он хотел ее иметь, она отдалась ему вся и для него только жила — и вот она видит, что он жесто­ко страдает и, страдая, он начинает от нее отходить дальше и дальше, ее интересы, которые раньше были их общими интересами, его уже не занимают, он начинает их критико­вать, начинает тяготиться общей с ней жизнью. Наконец, начинает пугать ее разлукой и окончательным разрывом, а в это время у нее на руках огромная и сложная семья. Дети от грудных до семнадцатилетней Тани и восемнадцатилет­него Сережи. Что делать? Могла ли она тогда последовать за ним, раздать всё состояние, как он этого хотел, и обречь детей на нищету и голод?

Отцу было в то время пятьдесят лет, а ей толь­ко тридцать пять. Отец — раскаявшийся грешник, а ей и раскаиваться не в чем. Отец — с его громадной нрав­ственной силой и умом, она — обыкновенная женщина; он — гений, стремящийся объять взглядом весь горизонт мировой мысли, она — рядовая женщина с консерватив­ными инстинктами самки, свившей себе гнездо и охраня­ющей его.

Где та женщина, которая поступила бы иначе? Я таких не знаю ни в жизни, ни в истории, ни в литературе».

Между супругами возникает конфликт, который не разрешится до конца жизни Толстого. Из послушной же­ны Софья Андреевна превращается в противника свое­го мужа во всём, что касается денег и собственности. И дело не в ее личных амбициях. Как ни грубо это зву­чит, но она действительно становится «самкой», охраня­ющей свое гнездо. От «самца» — своего мужа.

Но проблема в том, что вся собственность записана на его имя. И все деньги были на его руках (впрочем, он выда­вал их жене по первому требованию, не спрашивая, на что они будут израсходованы). Софья Андреевна же не владела ничем, кроме небольшого хутора Гринёвка, приобретенно­го супругом на ее имя. Между тем Толстой всерьез убежда­ет семью согласиться с его новыми взглядами и последо­вать за ним. В начале восьмидесятых он «давит» на семью. Он обижен непониманием со стороны домашних, отдаля­ется от них, замыкается в себе, а если начинает говорить, то это заканчивается скандалом. Счастливая до того семейная жизнь становится кошмаром.

Ситуация настолько тревожная, что Софья Андреевна готова прибегнуть к самым решительным мерам. Она угро­жает мужу, что пойдет к царю, бросится ему в ноги и будет просить защитить ее и детей. Но что значит защитить? Са­мое простое — объявить Толстого умалишенным. Тем более что такие слухи уже ходят в обществе и к ним прислушива­ются даже писатели. Родня со стороны Берсов прозрачно намекает Софье Андреевне, что ее муж сошел с ума и что ей нужно что-то делать, чтобы не остаться нищей.

В 1885 году происходит встреча Софьи Андреевны с Победоносцевым, с которым сам Толстой не встречался ни разу в жизни. Она пошла к нему на прием, чтобы добиться права публикации трактата Толстого «В чем моя вера?». В «Моей жизни» она приводит свой разговор с Победонос­цевым:

«— Я должен вам сказать, что мне очень вас жаль; я знал вас в детстве, очень любил и уважал вашего отца и считаю несчастьем быть женой такого человека.

Вот это для меня ново, — отвечала я. — Не только я считаю себя счастливой, но мне все завидуют, что я жена такого талантливого и умного человека.

Должен вам сказать, — говорил Победоносцев, — что я в супруге вашем и ума не признаю. Ум — есть гармония, в вашем же муже всюду крайности и углы.

Может быть, — отвечала я. — Но Шопенгауэр сказал, что ум есть фонарь, который человек несет перед собой, а гений есть солнце, затмевающее всё».

Это был ответ, достойный жены гения! Ведь слова «я в супруге вашем и ума не признаю» означали не то, что Толс­той глуп, но что он как бы «без ума», который «есть гармо­ния» — спокойное, уравновешенное состояние духа. «Без ума» или «безумный» — это такие близкие вещи. Дрогни она тогда, согласись с Победоносцевым хотя бы лицемер­но, и слухи о том, что Толстой «сошел с ума» и что его жена это признаёт, быстро распространились бы при дворе, до­шли бы до царя... И тогда Софье Андреевне было бы самое время упасть ему в ноги и молить о защите от мужа.