Зимнее марево

Окна оставались пустыми.

— Копейка не считается, — вступил в спор Антон голосом совершенно безразличным. И лицо тоже сделал безразличное, отсутствующее. — Когда так говорят, имеют в виду, что денег почти нет. А если поискать, то можно и три копейки найти. И даже рубль. Моя мама часто говорит: «Нет ни копейки». А в кошельке у нее я два рубля видел.

— Твоя мать имеет право так говорить, — сказала Юлька. И хотя Антону, вернее, его маме, было отдано предпочтение, слова эти задели. И что его потянуло влезать в чужую перепалку? — А Полинина нет. Они недавно пианино купили. Чтоб дочка их, Полиночка, играть училась. — Юлька изобразила, как Полина присаживается и музицирует, и схватилась за живот. — Ой, не могу, кикимора эта музыке учиться будет…

Желание хвалиться монетой у Антона пропало. Ну их… Да они всей значимости находки и не смогли бы понять.

Отправился домой.

В коридоре стоял свежий запах табачного дыма. Антон замер, а затем пробежал к закутку. Дверь в комнату была распахнута.

Папа полулежал на тахте, вытянув ноги в коричневых, измазанных грязью ботинках. Над ним стояла баба Таня.

— Надо иметь мужество, — говорила она.

— Уйди, — невнятно просил папа.

Он был здорово небрит, и к запаху табака примешивался тот самый, отвратительный, который Антон терпеть не мог. Правда, сейчас не слишком резкий.

Папа Антона не сразу заметил. А увидев, протянул руки:

— Антон! Я соскучился по тебе. — Сел, неловко откинул волосы со лба. Глаза воспалены, пальцы беспрестанно двигались.

— Антон, пойдем, — строго позвала бабушка.

Папа будто позабыл о них. Достал папиросы, размашисто чиркнул спичкой о коробок и закурил. Дым поплыл по комнате сизыми разводами.

— Антон! — Бабушка вышла и остановилась за порогом, суровым видом своим его поторапливая.

— Видишь ли… — Папа заговорил медленно, трудно. — Я сейчас очень занят. Но совсем скоро я освобожусь, и тогда мы пойдем в зоомагазин. И в кино.

Бабушка не дождалась, ушла.

— А я монету нашел, — робея от мысли, что папа может посчитать его хвастуном, вымолвил Антон.

— Что?

Под немигающим взглядом папы Антон чувствовал себя неуверенно. Сейчас он папу даже побаивался.

— Вот. Это Елизавета, дочь Петра Первого.

Забрав монету, папа низко над ней склонился.

— Елизавета? Да, правильно. Ты хорошо учишься.

— Чистое серебро, — сказал Антон.

— Молодец. Молодец.

— Там и другие находили, — чтоб уж не слишком выпячивать свои заслуги, отметил Антон. — Но очень немного. Дедушка говорит, их вообще мало сохранилось. Даже в музее они представлены.

Папа сидел задумавшись и, казалось, Антона не слышал. Вдруг он очнулся.

— Знаешь что? Я могу ее показать своему другу. Нумизмату. Я как раз должен с ним увидеться. Вечером. Хочешь, а?

Честно говоря, Антону не хотелось. Он не успел еще к находке привыкнуть, почувствовать себя хозяином. Но лестно, что папу так заинтересовали его дела.

— А ему нельзя позвонить, твоему другу?

— Нет, — прямо глядя ему в глаза своими покрасневшими глазами, сказал папа. — Знаешь, как называются коллекционеры монет? Нумизматы. Он очень известный нумизмат.

— Ну возьми, — с тревожной болью отрывая от себя монету, разрешил Антон. — Только ты ее точно вечером принесешь?

Папа приподнял и уронил руки, как бы говоря: о чем речь? И начал подниматься. Покрывало потянулось за ним, сползло…

Антон проводил его до прихожей.

Чтобы как-то отвлечься, развеять неприятное беспокойство, которое не исчезало, навестил бабу Лену. Она дремала. Седые волосы разметались по подушке, под кофточкой проступали острые ключицы. В окно били солнечные лучи — толстые, как ржавые балки, которые Антон видел на пустыре. Внутри лучей роилось огромное количество пылинок. Проплывали фрегаты и линкоры, сновали мелкие лодочки… Антон любил наблюдать за мельтешением пыли, хотя и сознавал: ничего хорошего в этой пыли нет. Мама, когда переезжали на дачу, говорила: «Условия там не очень, но все лучше, чем городской пылью дышать». И дедушка постоянно говорил, что комнату надо чаще проветривать. Беда в том, что вредная пыль забивает легкие. Антон представлял, как постепенно, с течением времени, они, будто два мешочка, заполняются, заполняются — и вот уже воздуху просто негде помещаться. Пока у него пыли на донышке, он маленький, но если уже сейчас не принять все необходимые меры…

Когда Антон о таящейся в воздухе угрозе вспоминал, то задерживал дыхание, старался дышать пореже и через стиснутые зубы: все-таки дополнительная преграда. Но что толку! Постоянно так жить невозможно. Он мечтал о машине, которую наверняка скоро изобретут, просто глупо ее не изобрести — фильтровальную машину. Пропустят через нее всю атмосферу, и уж тогда можешь быть за свои легкие спокойным…

От бабы Лены перекочевал к дедушке. Баба Таня успела переодеться в цветастое летнее платье, мама совсем недавно его сшила. Дедушка вместо кремовой сорочки надел белую и повязал темно-синий в голубой ромбик галстук.

— А папа ушел, — сообщил Антон. — И монету мою унес.

Дедушка с бабушкой переглянулись.

— Ты отдал папе монету? — спросила бабушка Таня.

— Ну да, — сказал Антон. — Он хочет показать ее нумизмату.