Зимнее марево

Персик, который он выбрал, оказался червивым. Червь выполз на тарелку — толстый, розовый, объевшийся сладкой мякоти. Антон устроил ему целый городок: сливовые косточки, башню из огрызка яблока… Червь ползал по лабиринтам, ища спокойного, уютного местечка, где бы он мог жить, как прежде, беззаботно.

Наконец Дормидонтовы стали прощаться.

— Я провожу вас, — вызвался дедушка, — до метро. Антон, отправляйся делать уроки. Вернусь, и поговорим.

В мастерской, куда бабушка принесла из комнаты его портфель, было прохладно, Антон чувствовал, как разгоряченная голова остывает. Бабушка освободила столик от банок с кистями.

— Хочешь, я с тобой посижу?

Он отказался. Постоял перед зимним пейзажем. Вечером картина не казалась воздушной и легкой, потемнела, будто снег набряк влагой, начал подтаивать.

Выучил уроки, и только тут пришла мама. Устало опустилась на кушетку.

— Антон, может, ляжешь здесь? Смотри, какой свежий воздух.

— Не хочу, — заупрямился он.

— Что за монету он у тебя взял? — спросила мама.

— Да так, — буркнул Антон. — Дедушка обещал с ним поговорить.

Мама довольно долго смотрела на него пустым, отсутствующим взглядом.

— Иди, пожелай бабушкам доброй ночи, — наконец произнесла она. — Завтра все образуется.

Баба Лена раскладывала пасьянс. Короли, валеты, дамы, все на одно лицо, заученно улыбались с картинок. В карты играть нехорошо, это Антон твердо усвоил. А пасьянс раскладывать можно. Потому что пасьянс не игра, а простое загадывание, такое же, как когда оказался между людьми с одинаковыми именами или когда, заранее не договорившись, вдруг произносишь одновременно с кем-нибудь одно и то же слово. Тут первым надо успеть крикнуть: «Когда мое желание сбудется?» — и схватиться за что-нибудь черное.

— Какая славная была музыка. Правда, Антоша? Тебе понравилось? И скрипка и пианино… Это Дормидонтовы приходили? Я слушала и наслаждалась, — отвлеклась от карт бабушка.

— А как, по-твоему, папа честный? — спросил он.

— Ты что? Ты почему об этом говоришь? — всполошилась баба Лена.

Антон не мог остановиться.

— Ну, ты знаешь, он у меня взял монету, ту, которую я нашел. И обещал принести вечером. А пришел и говорит: утром.

Баба Лена одной картой, будто скребком, собрала остальные и сложила их вместе.

— Может быть, специалисту действительно нужно время? Про папу нехорошо так думать, — заключила она.

Из кухни доносились громкие голоса мамы и бабы Тани.

— Да, я портниха, — говорила мама. — Что же делать, кому-то надо быть портнихами! Возможно, я не все понимаю так, как вы…

— Вы прекрасно знаете, что я не это имею в виду, — отвечала бабушка. — Вам надо побольше бывать дома, вот что я хотела сказать.

Антону почудилось, кто-то из них направился к прихожей, и он шмыгнул в туалет.

— Ты скоро угомонишься? — крикнула вдогонку мама.

В комнате, как она и предупреждала, было душно, запах стоял тяжелый, невыносимый. Мама включила настольный свет, достала из сумки толстую растрепанную книгу. Она шумно переворачивала страницы, словно не читала, а проглядывала картинки. Ее тень на обоях беспокойно покачивалась. Антон боялся пошевелиться, чтобы еще больше маму не рассердить.

Папа затих, шумное его дыхание прервалось. Загудели пружины. Антон напряг слух. Если папа проснулся, надо встать и повторить, чтобы он шел за монетой.

Вдруг взвинченно заговорила мама:

— Послушай, ты понимаешь меня? Ты можешь понять, что я скажу?

Папа неопределенно помычал, как бы рассуждая сам с собой, встал и сделал по направлению к ней несколько шагов. Он оперся о спинку свободного стула, и его тень совершенно заслонила мамину.

— Я ходил насчет работы, — глухо сказал папа.

— Врешь. — Мама свистяще хлестанула его словом, которое Антону запрещалось употреблять.

— Ну-у-а, — выдохнул папа что-то такое, чего Антон не разобрал, хотя жадно ловил каждый звук оттуда, из-за спинки своей кровати, завешенной от света полотенцем. Рискуя быть разоблаченным, он даже приподнял голову, чтобы не мешал шорох подушки.

— Где ты был? — Видно, мама тряхнула папу за плечи: тени колыхнулись, монетки или ключи звякнули в карманах папиного пиджака.

— Оставь. Этим не поможешь, — сказал папа лениво, может быть, опять засыпая.

— Врешь. Все время врешь, — шепотом, но отчаянно — Антон едва не вскочил, чтобы утешить ее, — всхлипнула мама. — Посмотри, в кого ты превратился. Посмотри! Дать тебе зеркало?

Папа не отвечал.

— Ну скажи, скажи. Ты отдаешь отчет в своих поступках? Куда ты дел эту несчастную монету?

Раздался грохот. Антон вздрогнул, но сообразил: упала мамина книга. Какое-то время они молчали. Поскрипывали стулья, сопел отец.