«Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

В подобных случаях следует помнить, что первым исполнителем песен был сам Шуберт, сидевший за хрупким инструментом Графа или Бродвуда в венской квартире, аккомпанируя себе.

Вероятно, я чересчур настойчив в отношении тональностей, представленных в рукописях или печатных версиях, но это лишь потому, что «Зимний путь» всегда описывается как «темный» цикл, который лучше всего исполнять низким голосом. Я, может быть, слишком щепетилен, если мне кажется, что моё право петь «Зимний путь» ставится под вопрос. Подобное искаженное прочтение имеет, главным образом, исторические причины. Двумя наиболее известными исполнителями шубертовского цикла были ушедший на покой «звездный» оперный певец Иоганн Михаэль Фогль и обеспеченный дворянин-любитель барон Карл фон Шёнстейн, оба баритоны. Первый певец, выступивший с полным циклом на публичном концерте в 1860 году, Юлиус Штокхаузен, – баритон. Певцы, которым принадлежит исполнение песен на самых знаменитых записях цикла в современности, Дитрих Фишер-Дискау и Ханс Хоттер, – баритон и бас-баритон. Все хотели подчеркнуть контраст между «Зимнем путём» и «Прекрасной мельничихой» которую лучше всего исполнять свежим теноровым голосом. Там тесситура более высокая. Но нет причин оставлять «Зимний путь» в собственности пожилых певцов (два знаменитых тенора Петер Шрайер и Питер Пирс отказывались петь цикл, пока им не исполнилось пятьдесят, что кажется мне сумасбродным), также не принадлежит он исключительно низким голосам. Об этом напоминает резкий звук высоких фраз в оригинальной версии «Потока», звук, который относится к компетенции тенора.

У ручья Auf dem Flusse

der du so lustig rauschtest,
Ты, что так радостно шумела,
Du heller, wilder Fluß,
Ты, светлая, дикая река,
Wie still bist du geworden,
Как тиха ты стала,
Gibst keinen Scheidegruß.
Не попрощалась ты.

Mit harter, starrer Rinde
Твёрдой, жёсткой коркой
Hast du dich überdeckt,
Покрылась ты,
Liegst kalt und unbeweglich
Лежишь холодной, неподвижной,
Im Sande ausgestreckt.
Распростершись среди песков.

In deine Decke grab’ ich
На твоем покрове вырезаю
Mit einem spitzen Stein
Острым камнем,
Den Namen meiner Liebsten
Имя моей любимой,
Und Stund’ und Tag hinein:
Тот час и день –

Светлый ручей мой бедный,
Что сделалось с тобой?
Не можешь и ответить
На зов прощальный мой!

Холодным, беспощадным
Ты весь окован льдом
И тихо так, покорно
Лежишь в гробу своём.

Я врежу камнем острым
В прозрачный, хрупкий лед
Её, жестокой, имя,
Число, и день, и год.
Den Tag des ersten Grußes,
День нашего первого приветствия,
Den Tag, an dem ich ging,
День, когда я ушёл,
Um Nam’ und Zahlen windet
Вокруг имени и цифр
Sich ein zerbrochner Ring.
Изливается разбитое кольцо.

Mein Herz, in diesem Bache
Сердце моё, в этой реке
Erkennst du nun dein Bild?
Узнаешь ли образ свой?
Ob’s unter seiner Rinde
Под коркой своей она
Wohl auch so reißend schwillt?
Вздувается так же бурно.

Сперва день встречи нашей,
Разлуки день потом
И надпись окружу я
Надломленным кольцом.

Душа, в ручье я этом
Узнал твои черты.
Кипит ли только так же
Ручей на дне, как ты?

Ледник Франца-Иосифа, Новая Зеландия

В начале XIX века ледяные реки на вершинах альпийских ледников возбуждали огромный интерес у европейских интеллектуалов. В 1816 году английский поэт Перси Биши Шелли посетил Шамони вместе со своей женой Мэри и её сводной сестрой Клэр Клермонт. Шелли был устрашен «потоком прочного льда», который он увидел, ледниками, «вечно текущими в долины, захватывая в медленном, но непреодолимом движении пастбища и леса вокруг и осуществляя работу опустошения, которую река лавы совершила бы за час».