«Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

В 1817–18 годах Мюллер путешествует по Италии – сначала как компаньон барона фон Зака, затем самостоятельно. Литературным итогом стала книга «Рим, римляне и римлянки» (Rom, Römer und Römerinnen), напечатанная в 1820 году, не путеводитель, а серия мимолетных очерков о простых итальянцах, их обычаях и скрытых сторонах жизни. Мюллер изобразил своё погружение в чарующую итальянскую сказку, как бегство от тревог в остальной Европе. Однако в этом ощущается некоторая фальшь. В Италии бурлили антиавстрийские настроения, проводниками которых были революционеры-карбонарии. Уже в 1817 году произошли бунты в Папской области, а в 1820 году, как раз, когда вышла книги Мюллера о Риме, началось восстание в Неаполе, подавленное австрийскими войсками в 1821‐м. Мюллер увлекался итальянской народной культурой и пропагандировал её: посмертно, в 1829 году, было опубликовано его новаторское собрание итальянских народных песен. Этот интерес шёл в ногу с филэллинизмом, который он перенял у своего кумира лорда Байрона и за который получил дружеское прозвище Грек Мюллер. Способствуя национальным интересам других, немец, неспособный бороться за свой политический идеал, несомненно, совершал политический жест. В 1823 году цензура запретила публикацию мюллеровского гимна на смерть ещё одного радикального национального деятеля Рафаэля дель Риэго, испанского генерала, который защищал недолгое конституционное правление в Испании от Альянса четырёх держав и был казнен. «Но кто может убить свободу?» – писал Мюллер.

Предисловием ко второму тому «Рима, римлян и римлянок» стало письмо Мюллера к былому спутнику в Вечном городе, шведскому поэту Перу Даниэлю Аттербому. Это один из наиболее откровенных текстов Мюллера на политические темы; выраженные в письме чувства лишь подтверждают, что состояние Мюллера было подобно эмоциональным качелям между унылым смирением и жаждой действия, что испытывали и многие его современники в политический Eiszeit – ледниковый период:

«И вот я приветствую тебя в твоём древнем и святом отечестве уже не в стиле этой книги, автор которой стал для меня незнакомцем, шутливый, предающийся игре; нет, серьёзно и кратко. Ибо Великий пост европейского мира, его Пасхальная неделя страстей, предвосхищающих спасение, не терпит равнодушного пожимания плечами или извинений мимоходом. Тот, кто не в силах действовать в наши дни, может лишь молчать и скорбеть».

В последующие годы у Мюллера было больше столкновений с цензурой в Австрии и германских государствах. Во вторую часть «Песен валторниста» (Waldhornistenlieder), где напечатана и окончательная редакция «Зимнего пути», Мюллер включил некоторые из «Товарищеских и застольных песен» (Gesellschafts– und Trinklieder) с политическими намеками. Некоторые из них были запрещены в Дессау. Восхищение Байроном увенчалось у Мюллера переводом с английского языка биографии этого поэта-радикала, напечатанной в Taschenbuch Urania в 1822 году. Именно из-за этого текста «Уранию» 1822 года запретили венские цензоры. Первые 12 стихотворений «Зимнего пути» входили в состав следующего выпуска этого журнала – за 1823 год. Так что зимний цикл Мюллера попался на глаза Шуберту в сильно политизированном контексте.

Теперь, наконец, вернёмся к угольщику. Нам становится понятно, почему он упомянут в «Отдыхе», мы можем расшифровать его значение. Он не просто рабочий-кустарь, живущий на свирепом ветру социально-экономических перемен, он еще и карбонарий, что по-итальянски буквально значит «угольщик», член тайного общества, чьи красный и чёрный цвета внушали страх габсбургскому правительству и были частью итальянского пейзажа 1820‐х годов, к которому отсылал читателя Мюллер. Его «тесный дом» – это baracca, «хижина», в каких собирались члены этого тайного общества для совершения таинственных обрядов, связывавших их между собой. Изгнанник Байрон вступил в ложу карбонариев в Равенне в 1820 году. Для Мюллера и Шуберта карбонарии были олицетворением приверженности конституционному правлению и сопротивления реакционным целям, которые преследовал Священный союз и его сторонники по всей Европе. Они-то и были те, кто, по словам Мюллера в письме к Аттербому, могли действовать, могли сражаться. «Зимний путь» Мюллера и Шуберта был тихой скорбью, уделом тех, кто не мог действовать.

Когда перечитываешь «Отдых», поёшь эту песню, ощущаешь мятежную ярость, прежде не замеченную, свидетельство подавленной энергии и боли тех, кто не отваживался на действие:

Auch du, mein Herz, im Kampf und Sturm
И ты, моё сердце, в борьбе и буре
So wild und so verwegen
Дикое и отважное,
Fühlst in der Still erst deinen Wurm
В покое чувствуешь впервые, как твой червь
Mit heißem Stich sich regen.
Вонзает жгучее жало.