«Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

В романтической песне, и в частности у Шуберта, выражается восторг, внушаемый лунным светом (в шубертовских переложениях возвышенных стихов Гете и Хелти, к примеру) и звуком колоколов (колокольный звон в песнях Das Zügenglöcklein и Abendbilder). Акустические особенности отдельных инструментов, согласно Жан-Полю, служат передаче определенного типа связи между движением и моментом. Музыковед Бертхольд Хекнер описал это так: «Распространение звучащего тона в идеальном пространстве, включение будущего и прошлого в настоящее ведут к бесконечному расширению времени в пределах одного конечного момента временнóй длительности». Колокол, например, «взывает к романтическим душам» благодаря долгой игре отголосков, а также благодаря большому расстоянию, на котором часто слышен его бой. Жан-Поль использует эту мысль и в своих рассказах: «Звон далеких деревенских колоколов был подобен прекрасным, уходящим временам и разносился, как тёмные крики пастухов в полях». Подобным образом и звук рожка раздается издалека.

К формированию романтической концепции расстояния приложил руку любимый Шубертом Новалис, философ и поэт, чьи «Гимны» композитор положил на музыку и чьей прозе он подражал во фрагменте «Моя мечта». «В отдалении все становится поэзией», – писал Новалис. Поэтому, когда в фортепьянной партии «Липы» мы слышим подражание звуку отдаленного рожка, мы имеем дело с романтическим лейтмотивом: воспоминанию и ощущению потери, о которых говорят стихи, придана выразительная символическая звуковая форма.

Не всегда голос рожка, реальный или изображаемый музыкой, слышен на расстоянии, но значения, которые он вбирает и продолжает вбирать на протяжении девятнадцатого и далее двадцатого столетий, сообщают ему примечательную способность выражать, по словам Чарльза Розена, «отдаленность, отсутствие сожаления». «Серенада для тенора, рожка и струнных» Бенджамина Бриттена, глубь романтическое произведение – а Бриттен был неузнанным романтиком – прекрасно обыгрывает эти смысловые компоненты, в прологе и эпилоге, исполняемых и впрямь на рожке, причём эпилог играется за пределами зала, так далеко, как только возможно. Также и во второй части «Серенады» рожок подражает затихающему звуку в «На стены замка лёг закат» Теннисона.

Немецкая романтическая литература, как и музыка, насыщена воздушным пением рогов. Вот, скажем, Йозеф фон Эйхендорф: «Я сидел со швейцаром на скамеечке перед домом и наслаждался теплым вечером, следя, как сгущаются сумерки и стихает веселый день. Но вот издалека зазвучали рога возвращающихся охотников, мелодично перекликаясь в ближних горах»[30] («Из жизни одного бездельника»). И там же, когда этот герой сидел на склоне холма, «издалека доносился почтовый рожок, то еле слышно, то звонче и явственнее». Звук вдохновил его на меланхолическую песню о тоске по дому: «Казалось, будто почтовый рожок издали вторит моей песне», – которая позднее будет положена на музыку Гуго Вольфом.

Имевший большое влияние эксцентричный и причудливый «роман воспитания» Клеменса Брентано «Годви, или Каменное изваяние матери – Взбесившийся роман» (Godwi, oder Das steinerne Bild der Mutter – Ein verwilderter Roman) содержит достойный внимания фрагмент с воздушным звуком рожка, напоминающий кислотный трип 1960‐х годов: «Тут Годам взял маленький серебряный охотничий рожок со стены и несколько раз слегко подул в него… “Звуки – изумительное живое дыхание тьмы, – сказал я, – как если бы все шептало, и шевелилось, и говорило с нами в этой потайной комнате, в которой пение кажется пылающими ударами пульса. Их тон – жизнь и форма Ночи“. Годви сказал: “Знак всего невидимого, побег желания“».

Для поклонника Lieder Брентано, прежде всего, – один из составителей (вместе с Ахимом фон Арнимом) «Волшебного рога мальчика» (Des Knaben Wunderhorn), собрания немецких народных песен и стихов. Тут имеется в виду, по-видимому, рог изобилия, поскольку сама книга – сокровищница, подобна этому мифическому предмету. «Какие чудесные богатства собраны здесь!» – как бы говорит название.

Но рог также, что достаточно очевидно, волшебный инструмент, чьё пение призывает нас из глубин тёмного леса, где обитают легенды и тайны. В первой книге есть всадник, высоко поднимающий рог, но если он и может напомнить нам о почтальоне и его рожка, на самом деле речь идёт о роге из первого стихотворения сборника, Das Wunderhorn, «Волшебный рог», который одновременно представляет собой и музыкальный инструмент, и вместилище, полное золота и драгоценных камней, с сотней золотых колокольчиков, выгравированным на нем. Когда императрица в своём замке касается рога, он «сладко звучит, как не звучала ни одна арфа, не пела ни одна дама».

«Волшебный рог мальчика», выпуск 2‐й, титульный лист, 1808 год