Она спустилась по лестнице, подкинула полено в уже затухавший огонь, налила себе вина и села на приступку камина.
– Просто с ума сойти, – произнесла она вслух.
Это была потрясающая история, ее стоило слушать хотя бы ради той силы и страсти, что звучали в голосе матери. Рассказывая, мать словно превратилась в другую женщину, совсем не похожую на холодную и отстраненную Аню Уитсон, какой знала ее Нина.
Не эту ли тайну папа хотел ей раскрыть? Показать, что за молчаливостью матери скрывается что-то еще? Что, если папа хотел преподнести им подарок – познакомить с той Аней, в которую он влюбился?
Или в самой сказке скрывается что-то большее? История оказалась гораздо глубже и детальнее, чем помнила Нина. А может, в детстве она невнимательно слушала. Тогда сказка казалась просто сказкой, красивой выдумкой, и только, – так бывает, когда десятки раз смотришь на фотографию и даже не задумываешься, кто ее сделал или чья фигура на заднем плане. Но если взгляд хоть раз зацепится за что-нибудь необычное, то и весь снимок начнет вызывать вопросы.
Что ж, Нина кое за что зацепилась… и ей нужны были ответы.
Мередит не собиралась слушать сказку матери, но, сидя в захламленной ванной и шаря в ящиках, забитых всевозможными лекарствами двадцатилетней давности, уловила Тот самый голос.
Именно так она мысленно называла его с того времени, когда была ребенком.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, она закончила паковать коробку, подписала «Ванная» и вытащила ее в коридор. Тут-то она и различила фразы из детства, доносившиеся через открытую дверь спальни.
Мередит вздрогнула. Она сразу поняла, какое именно чувство ее охватило, – тоска по материнской любви. С этой тоской она прожила всю жизнь.
Правильнее всего было спуститься и выйти из этого дома, но она не решилась. Голос матери – сладкий, медоточивый, как у сказочной ведьмы, – снова зачаровал ее, и, не успев хорошенько подумать, она уже пересекла коридор и, встав возле приоткрытой двери спальни, прислушалась.
Чары развеялись, только когда Нина начала задавать матери вопросы. Мередит отпрянула от двери: если сестра узнает, что она подслушивала, то примет это за интерес, и тогда покоя ей не видать.
Стремительно сбежав по лестнице, она поспешила домой.
Собаки едва не сбили Мередит с ног, радуясь ее возвращению. Она впустила их в дом и, утешенная теплым приемом, присела на корточки, обняла хаски и дала себя облизать. Только их ласка могла хоть отчасти утолить тоску по голосу мужа.
– Мои хорошие, – бормотала она, почесывая собак за ушами. Затем, устало поднявшись на ноги, подошла к шкафчику, который стоял возле стиральной машины с сушилкой, достала большую пачку собачьего корма и наполнила серебристые миски.
Проверив, есть ли у собак свежая вода, она вошла в кухню.
Там было пусто и тихо, не ощущалось ни единого запаха. Мередит долго стояла в темноте, цепенея от мысли о предстоящей ночи. Неудивительно, что она осталась послушать сказку. Все лучше, чем столкнуться с реальностью – спать ей придется одной…
Она позвонила дочерям, оставила сообщения, что любит их, после чего заварила чай и, захватив теплый плед, вышла на темную веранду.
По крайней мере, здесь тишина казалась естественной.
Можно раствориться в бескрайнем, усыпанном звездами небе, в запахе плодородного чернозема, в сладком аромате деревьев. Уже сейчас, на рубеже между весной и летом, на ветвях появились первые крошечные яблоки. Совсем скоро повсюду будут висеть плоды, и питомник наводнят рабочие и сборщики фруктов…
Отец очень любил это время года – когда впереди маячит множество возможностей и ничто не мешает мечтать о роскошном урожае. Мередит пыталась относиться к «Белым ночам» так же. Она любила отца и хотела разделять его привязанность к этому месту, а в итоге получила всего лишь копию его жизни, лишенную страсти, предметом которой для него был питомник.
Она закрыла глаза и откинулась на спинку плетеного подвесного кресла. Верхняя планка впивалась в шею, но ей было наплевать. Старые, заржавелые цепи поскрипывали с каждым толчком.
Вот что сказал ей Джефф.
Поплотнее укутавшись в плед, она допила чай и отправилась наверх, разрешив собакам подняться с ней. В спальне она приняла снотворное, забралась в постель и натянула одеяло до подбородка. Сжалась в позе эмбриона и постаралась сфокусироваться на собачьем посапывании.
Наконец, уже далеко за полночь, она провалилась в тревожный, прерывистый сон, а в пять сорок семь прозвонил будильник.
Ударив по кнопке, Мередит попыталась снова заснуть, но ничего не вышло, так что она встала и натянула спортивную одежду. Пробежав шесть миль, она вернулась такой уставшей, что запросто могла бы лечь обратно в постель, но все-таки не рискнула.
Ее лекарство – череда дел.