Змеи и виртуозы

Она заходится в истошном крике, кажется, сейчас выпрыгнет из кожи. Садится на пол, прижимает ладонь к груди и смотрит на меня во все глаза.

– Боже, Райли, нельзя так подкрадываться. Я думала, ты спишь.

– Трудно не проснуться, когда вы с Кэлом устроили скандал прямо у меня под дверью.

Перевожу взгляд на экран, внимание привлекают яркие огни: камера движется, охватывая сцену на крыше и какого-то темнокожего охранника на ней, людей, веселящихся на новогодней вечеринке.

Внизу натянут баннер, на заднем плане слышны крики и веселье.

Взгляд мой привлекает текст, написанный крупными буквами:

Эйден Джеймс. Человек, Миф, Легенда.

Фиона следит за моим взглядом, вздыхает и берет в руки пульт.

– Теперь понимаешь, что тебе было лучше спать. Я выключу…

– Нет, все в порядке. – Пожимаю плечами, изображаю на лице фальшиво-счастливую улыбку и поднимаю руки вверх.

– Я просто хотела посмотреть, что происходит.

– Так смотри.

Устраиваюсь на диване у стены, беру ноутбук с журнального столика и кладу на колени. Открываю папку с документами, изо всех сил делая вид, что выступление меня совсем не интересует.

Фиона снизила громкость почти до минимума, сидит, обхватив руками колени, мне даже удается отключиться от происходящего на экране, сосредоточиться на звуках, которые издают Бойд и Кэл, упаковывающие коробки с моими вещами.

Признаться, я не ожидала, что мой отъезд из Лунар-Коува случится так скоро. Раз мне ничего не угрожает, тянуть не имеет смысла.

Грудь пронзает боль, когда думаю, как сказать Калебу, что уезжаю, но понимаю, что это даже к лучшему. Все чувства и отношения надо пресекать в зародыше на всякий случай.

Пытаюсь сосредоточиться на приложении с платным доступом, но слышу лишь бормотание Фионы, которая еще ближе придвинулась к экрану. Теперь ее лицо почти прижато к нему.

– Черт возьми, Фай, просто сделай погромче.

Со сцены исчезает охранник, на его месте появляются черные и пурпурные инструменты, взгляд мой падает на извивающуюся змею на боку большого барабана.

Внутри меня все скручивается в узел, дыхание перехватывает, когда я вижу скрещенные ноги, копну темных волос человека, остановившегося, чтобы сказать несколько слов клавишнику.

Он двигается легко, на нам черные джинсы и бушлат, за спиной черная электрогитара.

Публика в его власти, хотя большую часть ее он не видит, ту, что на улице и в своих домах, точно.

Бог среди смертных.

Он встает у микрофона, и серебряного цвета глаза вспыхивают. Не знаю, транслировали ли его выступление с самого начала, когда группа разогревалась, или это и есть начало.

Может, он так отвык от сцены, что концерт сорвется.

Свет прожектора тускнеет и гаснет ровно на три секунды.

Так происходит каждый раз перед началом его выступления.

Убираю компьютер с колен, решив не делать вид, что работаю, и просто смотрю; через несколько секунд сцену подсвечивают разными оттенками фиолетового, звучат вступительные аккорды одной из его старых песен, на мелодии которой мне трудно сосредоточиться.

Я вижу и слышу только его. Смотрю на пальцы в татуировках, пощипывающие струны, губы, кажется, шевелятся в такт прикосновениям. Мелодия в начале песни более отрывистая, резкая, ближе к концу мягче, нежнее. Вижу, как он погружается в музыку, будто никогда не переставал играть и писать.

Понимаю, что ни разу не просила его спеть для меня.

Он играл на моем теле, словно это его любимый инструмент, но увидеть его с гитарой в руках мне так и не удалось. Не удалось наблюдать вспыхивающую в глазах страсть творчества, сияние из-за возможности играть, молнии, пронзающие грозовые тучи.

Беру у Фионы пульт и прибавляю громкость, пересаживаюсь ближе к телевизору, Эйден тем временем переходит от одной песни к другой, потом к следующей.

Я смотрю на него и чувствую жжение в горле. Грудь заволакивает туманом, он проникает в кровь; чувство сродни тоске по дому, когда не осознаешь до конца, что покинул его, и не знаешь, как вернуться.

Его выступление завораживает.

Чем дольше я смотрю, тем больший трепет испытываю.

Все происходит внезапно, мое падение в адскую бездну; единственный грех растет, увеличивается со скоростью снежного кома, и процесс это неконтролируемый.

Безумное.

Всепоглощающее.

Желание быть сопричастной.

Так бывает, когда смотришь на закат или испытываешь религиозный восторг.

Удивительно, я ведь и стою на коленях.

Не начав четвертую песню, Эйден замирает, переводит взгляд на медиатор, который вертит в пальцах. Долго это не длится, его раздумья прерывает ведущий мероприятия, спрашивает, не случилось ли что с инструментом.

Он поднимает голову, глаза, похожие на камни, находят камеру. Втягиваю воздух, не разжимая зубов, ощущаю, что он смотрит прямо мне в душу. Но ведь он не может знать, что я сижу перед экраном.

Сдвинув один наушник, он поворачивается, что-то говорит барабанщику, тот кивает, делает жест рукой, заставляя музыку стихнуть.

– Какого черта? – возмущается Фиона. – Таким коротким выступление ни у кого не бывает.

Я ее не слушаю, все мое внимание приковано к мужчине на экране.