Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования

Время шло, и неизбежно подходил срок знакомства с чем-то еще более серьезным. Майским днем 1990-го одноклассник по прозвищу Поршень притащил в школу кассету с „Хроникой пикирующего бомбардировщика". Уже на „Песенке медвежонка Ниды" я понял, что без этой кассеты домой не уйду, – и ушел немедленно, несмотря на вялые протесты Поршня. Дома оказалось, что у „Хроники" имеется – разумеется – дописка. И это не что-нибудь, а песня про дурачка. Обрывалась она на словах „такое ваом-м-м…“ но и без того услышанного было более чем достаточно. Даже, пожалуй, слишком. Находиться в одиночестве было абсолютно невозможно, поэтому на Кантемировскую был в срочном порядке выписан Злодей. Мы послушали про дурачка еще раз. На „такое ваом-м-м“ я вздрогнул, пришел в себя и посмотрел на Пашу. Он был ровного светло-серого цвета, кое-где разбавленного поросячьими пятнами немедленно высыпавшей розацеи. „Ты знаешь, я, пожалуй, сейчас домой пойду… – сказал он, поднимаясь, и уже вполоборота и вполголоса добавил: – И удавлюсь“. Единственный аргумент, который тогда у меня нашелся (а сомнений в твердости злодеевского решения не было ни малейших), что имеет смысл для начала узнать, чем там у дурачка все заканчивается. Это подействовало. А окажись в той кассете чуть больше пленки – и прощай, Паша.

В 1991 году я перешел в другую школу, и до тех пор, пока не перетащил за собой туда и Пылю, разделявших мои пристрастия соратников там было немного. Аккурат перед началом учебного года мой новый класс съездил по обмену в Америку и вернулся оттуда со вполне очевидными музыкальными ориентирами. Протухшие норы промышленных труб и закушенная девичьим криком благодать интересовали их в самую последнюю очередь. Исключение составил Хома. Будучи, как и я, новичком, он в Америку не ездил, но зато был убежденным металлистом, в данный момент начинавшим посматривать в сторону панка и гранжа. Он „Оборону“ не только знал и „уважал“ – он умел играть на гитаре несколько краеугольных композиций, включая, разумеется, и Песню. Само собой, Хома был немедленно ангажирован в нашу с Пылей группу „Общественно-полезный труд“ в качестве мультиинструменталиста. Но собственного материала было негусто, поэтому едва ли не каждая репетиция оборачивалась многократным исполнением песен „Обороны“ с весьма изящно и остроумно – так, во всяком случае, тогда казалось – измененными на злобу дня текстами. Но при всем во многом юмористическом отношении все прекрасно помнили и осознавали, с мощностью какого уровня приходится иметь дело. Нижеследующая история – лишь одна из многих такого рода. В какой-то момент „Колокол“ перестал быть единственным источником информации, на подмогу ему пришел киоск звукозаписи у метро „Коломенская“, приятно поразивший богатством репертуара, в том числе и в интересующем нас секторе. Как-то раз я записал там нечто, называвшееся „Воздушные рабочие войны“. В дискографии ГО (точнее, „Коммунизма“) это, пожалуй, самая таинственная и загадочная запись: кому пришло в голову скомпилировать самые пронзительные фрагменты „Хроники“ „Солдатского сна“ „Лет ит би“ других коммунистических опусов, добить их „Свободой“ и „Евангелием“ и пустить по миру – тема для грядущих исследователей. Вдобавок в основном песни были записаны чуть-чуть, совсем малость, но все-таки ощутимо быстрее, что превращало „Воздушных рабочих“ в макабрическое подобие театра „Молния“. Надо ли говорить, что и „Фантом“ и „Любви не миновать“ и „Ваше благородие“ (не говоря уж о „Свободе“ и „Евангелии“) я в тот раз услышал впервые. Примерно на середине второго прослушивания в дверь позвонили. На пороге стояли Пыля и Хома с бутылкой винного напитка „Оригинальный“ и жаждой подвигов и приключений. Для начала я поставил им „Рабочих“ с самого начала. Реакция последовала незамедлительно. Вешаться мои друзья, к счастью, не стали, но с выражением невероятной серьезности и вроде бы даже не сговариваясь скинули с себя портки и в таком виде, распевая песни „Обороны“ прошли в одних трусах от Кантемировской до Каширки. Не обошлось без встреч со скептически, мягко говоря, настроенными „местными“ но даже они не смогли устоять перед панковской решительностью дуэта: „Хотел он крикнуть ‘Долой войну!’, но слышно было лишь ‘та-та-та-та-та-та-та-та-та’“. „Оригинальный“ к слову, в тот вечер так и остался неоприходованным. Музыки хватило.