Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования

Если говорить о расхожих вещах, то, например, у Кобейна ему больше всего нравилась песня «Lithium», он как-то вслух пожалел, что не сам ее написал. У Гребенщикова – «Рождественская», та, что про королеву. У The Doors – «Universal Mind». У Башлачева – «Хозяйка», даже говорил, что хотел бы ее спеть, хотя вообще-то в зрелом возрасте он уже не питал былой романтической склонности к А. Б. и честно признавался, что слушать его тяжело. Он с благодарностью относился к «Машине времени» (за то, что слушал ее в детстве), да даже и ранний «Чайф» однажды похвалил, вспомнив, что пересекался с ними на каком-то восьмидесятническом фестивале.

Я в основном писал ему сборники, а он мне – целые пластинки: Eden’s Children, The Maze, Ant Trip Ceremony, Jason Crest, The Baroques, Eyes Of Blue и пр. На один из таких сборников я записал песню «Любо, братцы, любо» в исполнении Гердта из программы «В нашу гавань заходили корабли», откуда-то у меня взялся такой диск. Егор никак это не прокомментировал, но уже через пару недель мы приходим с моим французским приятелем Пьером Дозом на концерт в Горбушке (там еще на разогреве были «Соломенные еноты»), и вдруг Летов со сцены затягивает эту гердтовскую противотанковую исповедь: «Болванкой в танк ударило, и лопнула броня». На несколько секунд у меня возникло ощущение, что мир превратился в глаз и величаво подмигнул.

В филофоническом смысле была одна вещь, о которой я по-настоящему жалею. В 2002 году Артем Троицкий предложил мне сделать пилот музыкального журнала Q – то есть формально Q, а по духу скорее Mojo. Они принадлежали одному издательскому дому, но если Q в основном превозносил текущую и преимущественно гитарную повестку, то Mojo глядел шире и копал глубже, и нравился мне куда больше. Я предложил Летову вести там рубрику по старой музыке, и он был только «за». Однако в итоге ни Троицкий, ни я не сумели убедить руководство Independent Media в острой необходимости запуска подобного издания, и дело ограничилось тем самым пилотом, напечатанным тиражом в пятьдесят, кажется, экземпляров.

С музыки у нас все началось, ей же и закончилось. Я купил Егору в «Трансильвании» в подарок шестой выпуск серии Fading Yellow – мы тогда ее собирали. Вечером послушал и написал, что там есть как минимум одна гениальная песня. Я имел в виду Линн Касл, бывшую парикмахершу и знакомую Фила Спектора с действительно выдающейся вещью «Rose-Coloured Corner». Песня, кстати, 1967 года выпуска. Если верить отчетам Gmail, письмо было отправлено 18 февраля в 23:51. Согласно отчету медэкспертов, смерть Егора была зафиксирована 19 февраля в 16:57 по местному времени. В действительности же она наступила на какое-то количество часов раньше. Письма он в любом случае не увидел.

13. СНЫ В «ГРОБУ»

Я открываю глаза, не в силах пока понять, где нахожусь. Надо мной стоит Егор Летов и весьма неописуемым образом помахивает бутылкой водки под названием «На березовых бруньках»: «Я уже сбегал!»

Я начинаю припоминать, что лежу на матрасе в «ГрОб-студии» в поселке Чкаловский в Омске на улице имени героя-артиллериста Петра Осминина, куда прилетел на рассвете и сразу завалился спать, а теперь уже день, майский день 2005 года, и самое время воздать должное березовым брунькам. Сам Егор, кстати, в тот день к водке не притронулся, пил пиво и, кажется, даже «Бейлиз». Собственно говоря, почти все наши встречи проходили по одному регламенту: я с водкой, он с тем, что Андрей Платонов называл средним непорочным напитком, иначе говоря, пивом. За завтраком Летову попался под руку прошлогодний Rolling Stone с репортажем из его квартиры, где в частности было отмечено: «Около подъезда встречаем отца Летова. Мы здороваемся; Егор, будто не замечая его, проходит мимо». Летов, зачитывая этот отрывок, впал в веселейшее негодование: «Вот, блядь, репортерская находка! Что значит „проходит мимо“? Да мы утром виделись на кухне, я по сто раз на дню, что ли, должен с ним раскланиваться?!»