Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования

По странному стечению обстоятельств в том же 2008-м в Москву потянулись все инициаторы панк-рока: летом приезжали Sex Pistols, а осенью – Игги Поп со Stooges. Я съездил в Альмерию взять интервью у Игги – передо мной сидел сановитый загорелый черт (не зря хромой) с сияющей голливудской улыбкой и светящимся нимбом «хоть бы хны» над хитрющей головой. Я смотрел на него, спрашивал что-то невпопад про Кима Фаули и на контрасте вспоминал нашего бледнолицего дерганого Егора и пророческую фотографию, где он покоится в темных очках под сибирским снегом. Захотелось адресовать Игги вопрос, который году в 1992-м один барабанщик (впоследствии звонарь и священник) задал при мне знакомому гитаристу: «Музыкант ты, конечно, классный, но какова твоя нравственная позиция?»

Все, происходящее с фигурой Егора Летова после его смерти в общественном сознании и культурном поле, в достаточной мере исчерпывается текстом песни «Без меня». В большинстве случаев можно ограничиться даже и одной строкой: «Без меня – анекдот с бородой». Massive Attack исполняют «Все идет по плану»; Федор Бондарчук декламирует строчку из «Русского поля экспериментов» в проекте «Медузы»; Ксения Собчак публично журит Михаила Зыгаря за то, что тот в книге «Все свободны», посвященной выборам 1996 года, не уделил внимание Летову как бунтарю и бдительному гражданину. Одна патологоанатомическая контора попросила разрешить ей использовать в качестве слогана строчку: «А вдруг все то, что ищем, обретается при вскрытии телесного родного дорогого себя?» Отдельные энтузиасты стали производить настенные виниловые часы с атрибутикой Егора, кто-то начал выпускать ежедневники «Все идет по плану». Летов стал всплывать в самых причудливых социальных контекстах – ирония еще и в том, что после смерти он опять вернулся в кинотеатры, где гремел в 1990-е годы, – только на сей раз в виде фильма-концерта «Сияние обрушится вниз», да и кинозалы стали куда как презентабельнее, «Октябрь», к примеру. С одной стороны – шоу в закрытом клубе-шато «Фантомас» (спектакль «Сияние» с аранжировками вышеупомянутого Игоря Вдовина, к слову, очень достойный, – почему-то больше всего меня удивило, что Алиса Хазанова для этой роли выучила предельно витиеватый текст песни «Заплата на заплате»; не уверен, что сам Егор сумел бы его воспроизвести без запинки). С другой – в разнообразных дешевых наливайках появились музыкальные автоматы, в которых за 50 рублей можно заказать, например, композицию, транскрибированную как «Русское поле ЭКСТРЕМИСТОВ».

Помню, как-то выпивали с милейшим П.С. Лунгиным, тогда как раз вышел его фильм «Братство», где звучат «Все идет по плану» и «Солдатами не рождаются». Спрашиваю: «Пал Семеныч, ну вам-то зачем Егор понадобился?» А он мне: «Как это зачем? Я фанат!»

В общем, похоже, единственное, чего недостает в подобном ряду, – это инициативы по установлению памятника Егору вместо Дзержинского. Он, кстати, давал концерт прямо на Лубянской площади – в 2003 году.

Интересно, как людей в принципе не отпускает казус Летова, что, в общем, давно уже вышло за рамки траура, запоздалого почтения-прочтения или клинической ретромании.

Очевидно, он пробил психологическую отметку, за которой «Гражданская оборона» начала превращаться в некую гиперболу реальности – как будто при дневном свете включили еще и электрическое освещение. Джулиан Барнс не так давно написал, что цвет у Ван Гога выполняет функцию шума. В этом смысле летовские шум и гам оказались цветные, как он, собственно, и предупреждал давным-давно. Летов говорил правду на придуманном языке, играл на придуманном звуке и увещевал придуманной интонацией в невыполнимых интерьерах. Его альбомы напоминают идеальные убежища, где всегда, однако, случается разгерметизация, которую он не то приветствует, не то заклинает своим «урбаническим хохотом», сглаживающим различия между депрессией и эйфорией.

Летов производил впечатление человека, чего-то ожидающего и караулящего. Выдавая тот или иной монолог, он в какой-то момент всегда прерывался и всматривался в собеседника – следил за реакцией. Евгений Колесов вспоминает: «Общение с ним всегда оборачивалось особенным состоянием, что меня всегда изумляло. Интенсивностью своих речей он вырывал тебя из контекста и двигал куда-то в нужном ему направлении. Так было с самой первой нашей встречи, еще зимой 1989 года, в Горьком. Я собирался делать в Череповце фестиваль рок-акустики, ну и приехал с ним договариваться, так и познакомились. После концерта поехали на какую-то хату, ну, классическая вечеринка тех лет, сели с Егором в коридоре, и все ушло в общение. Оратор он был настоящий. На „Рок-акустику“ он, впрочем, так в итоге и не приехал – сказал, что опоздал на поезд».