Знак Водолея

«Котик» взял мятую визитную карточку, отодвигая от глаз подальше, прочел: «Александр Алексеевич Благонравов», и вздохнул: эхе-хе, поздно, матушка, отыскалась… Отыщись вовремя, глядишь — заворачивал бы делами в Москве, а препаскуднейшего Дранкова и в помине бы не было. Век бы его не знать, сукина кота!

Василий Михайлович задумался. Вчера лишь произошло неприятнейшее объяснение с Дранковым. Получив путиловские деньги, тот немедленно кинулся снимать, подражая Патэ, видовые ленты: Петербург, Новгород, Рязань, Ревель, Ярославль. Все, как и у Патэ, но под отечественной маркой: «Живописная Россия». Заполнял объявлениями газеты, пролезал всюду. Крутил ленты то на Елагином острове, во дворце у Столыпина, то в Аничковом, то в Гатчине перед Марией Федоровной, вдовствующей императрицей, имеющей огромное влияние на всю русскую жизнь. Как всякий осел, попавший в полосу успеха, слушать никого не желал, во всем стал полагаться на себя, от предложений отмахивался. Пренебрегаемый и оттесняемый, Василий Михайлович стал постепенно чувствовать себя каким-то третьестепенным приказчиком, десятой спицей в колеснице, а это было совсем не то, к чему он возносился в своих мечтаниях.

Если бы Василию Михайловичу как-нибудь случилось рассказать простому и веселому человеку о том, куда именно возносились гордые мысли эти, тот непременно вытаращил бы глаза на него и закричал со смехом: «Да ты, братец, часом, не пьян ли нонче!» Даже Анечка, наслушавшись этих откровенных ночных речей, обеспокоилась немножко: не тихое ли это помешательство на почве мании величия? Но знакомые актрисы, с которыми она осторожненько поделилась сомнениями, уверили ее в том, что неспятивших мужчин не бывает на свете, и пусть уж лучше мужчина спятит на чем-нибудь безобидном и фантастическом, чем на женщинах, например…

Главное, советовали они, не надо противоречить. Несбыточное — не сбудется и большого вреда не принесет. Хуже, много опасней, если муж вдруг возмечтает о чем-то вполне сбыточном, вроде романа с хорошенькой хористкой или кондитершей… Вот тогда держись, подруженька! А пока он картонным мечом размахивает да бумажный венец надевает на голову, так это просто мило и симпатично! Улыбайся и поддакивай!

Анечка совету последовала: слушала, кивала, поддакивала и с удивлением ловила себя на том, что по временам начинает и сама верить во все эти будущие киноленты, снятые им, во все триумфы, во все купанья в деньгах…

— Пушкин! — грезил, садясь на постели, Василий Михайлович. — Дубровский! Капитанская дочка! Онегин! Цыганы! О-о! — причмокивал он. — Домик в Коломне. Анджело! Гр-робовщик! Станционный смотритель! А Гоголь? Да, весь, весь! Лермонтов! Маскарад, купец Калашников, боярин Орша… Важный сан дал Орше Грозный Иоанн… Он дал ему в веселый миг соболью шубу с плеч своих и обещал… чего там… не помню я, чего-то там… А Некрасов, а Писемский! А Данилевский?! Лажечников!.. — торжественно загибал он толстые пальцы с таким видом, будто был великий мореплаватель, открывший за океаном доселе неведомые богатейшие земли и уже державший в кармане королевский патент, назначающий его губернатором всех этих новооткрытых островов и пространств… И, как сияющие троны, ожидали губернаторшу на этих островах роли Лариной Татьяны, Земфиры, царицы Тамары, Алены Дмитриевны, Мироновой Маши, Троекуровой Маши, Наташи, Параши…

Анечка смотрела на Крылова, такого смешного, такого самоуверенного, и уже наполовину сама была готова поверить в его бредни.

— Вася, но если это случится, будет какое-то чудо?

— Ну и что ж, что чудо? Подумаешь — чудо! Надобно сотворить его — сотворю! Я, Аня, такую чувствую в себе силу, так верю в себя, что горы сворочу — не замечу!

— Нет, если действительно… Как ты это сделаешь?

— Да очень просто! Пара пустяков! — отвечал чудотворец, подтягивая заштопанные кальсоны. — Вот уже лето, скоро «Стеньку» снимать буду. Начну с того, что возьму тебя на роль персиянки!

— Что ты! Я на них не похожа…

— Не похожа? Пустое, матушка. Что такое персиянка? «Луноликая дева»… А что такое «луноликая»? Круглолицая, так? А ты? Посмотри, посмотри в зеркало! «Луноликая дева с глазами газели»… Большеглазая круглолицая девушка, то есть — ты! И не возражай, это уже решено и записано… огненными буквами в книге судеб!.. Как ты говорила в спектакле? «Над нами будет алмазное небо»?

— «Мы увидим небо в алмазах!..»

— Вот именно! И не будем терять времени! Нельзя! А то нынче жив, завтра окочурился. И вспомнить некому будет, что жил, мол, такой Крылов…

— Вот еще глупости! — возражала Анечка, сердясь. — Кто это даст тебе умереть? Это мне надо спешить, пока молода и пригожа…

— Вот только со «Стенькой» разделаюсь!.. И сразу же ударю во все колокола! Тили-бом-бом-бом!

О «Стеньке» и заговорил он вчера с Дранковым, задержав его на ходу. Хозяин фирмы спешил куда-то, остановился с неудовольствием, но Крылов спросил прямо: когда же тот рассчитывает начать работу над постановкой «Понизовой вольницы». Приближается лето, пора уже вплотную подумать: как, когда, кого? Не сесть ли им вместе и не продумать ли?..