Знак Водолея

— Вы про кого? — несколько настороженно спросил Володя, подойдя, но не решаясь присесть: мало ли кем мог оказаться этот словоохотливый русачок с бородкой клинышком и длинным морщинистым лицом, в котором все было преувеличенно: и нос, и рот, и глаза, и зубы, и даже уши, торчащие сквозь давно не стриженные патлы.

— Да про Карпинского же, про Вячеслава! Вы тоже к нему? Давно приехали?

Володя, не желая отвечать, сделал неопределенный жест. Старик засмеялся:

— А, понятно! Пуганая ворона от столба шарахается, стало быть, недавно пугали…

Володя тоже усмехнулся и присел на холодный камень скамьи, отполированный долгими сидениями.

— Вы меня не опасайтесь! — продолжал старик. — Меня тут всякая собака знает. Женевский старожил — всех пережил! Кого угодно спросите, вот хоть товарища Ольгу, с которой вы имели удовольствие беседовать. Она вам скажет: товарищ Стрехин — человек надежный. Старый революционный коняга. Росинант революции, так сказать… Хо-хо!..

Володя отметил мысленно, что в лице старика было что-то и впрямь от лошади. Вот только жилистая шея, торчащая из круглого, неровно прицепленного воротничка, была слишком тонка.

— Я человек известный, не извольте беспокоиться, — продолжал Стрехин, — зовут меня Григорий Афанасьич. А вас как величать прикажете?

— Левашов… Андрей Евграфович.

— Стало быть, товарищ Андрей! Очень приятно… Вы, значитца, тоже к Карпинскому. А он спозаранку в горы подался. Всегда был синемист и вдруг к прогулистам переметнулся… Это Ольга, Ольга его настропалила!.. Женщины, товарищ Андрей, лютые сторонницы свежего воздуха и гулянья! У нас тут, видите ли, издавна образовались две фракции: прогулисты и синемисты. Что делать по воскресеньям? Одни — в синема, это, стало быть, синемисты. А прогулисты — в горы или на озеро… Наверняка это Ольга его погнала! «Почему бледный? Марш на прогулку!» Хо-хо!

— А в будни что здесь делать?

— В будни — работать. Или искать работу. Хоть и недорога здесь житуха, а бесплатно не проживешь. Раньше-то, когда нас много тут было, создали нечто вроде кооперации, община была… Там вон… — Стрехин махнул тростью куда-то в глубину залитой утренним солнцем улицы, — была даже столовая. Можно было при беде покормиться в кредит и так — Христа ради, если уж из нужды не вылезть… А теперь все прахом пошло. Как амнистию объявили в России, всех будто языком слизало. Уж я на что укоренился, а тоже стал узлы вязать. Спасибо, Георгий Валентинович отговорил. Вот уж провидец! Все наперед увидел, вплоть до виселиц!..

Стрехин пустился в общие рассуждения, пытаясь дать анализ нынешнего состояния русских дел, судя о них по слухам и газетным впечатлениям, основанным на слухах же, объединяя их со своими воспоминаниями о русской жизни.

Эти воспоминания, соединенные со старомодным просторечием его разговорных оборотов, заставили Володю спросить Стрехина, давно ли он здесь обретается.

Старик слегка покраснел.

— Да уж за четверть века перевалило! Я, товарищ Андрей, был народовольцем!

— Вот как!

— Да-с! Мои товарищи — Коля Морозов, Верочка Фигнер… провели эти годы в шлиссельбургском заточении, а я тут вот, в изгнании… Прижился, стал прихварывать. Через Сибирь бежал — легкие обморозил. Так и пришлось тут пускать корни.

У Володи тоскливо зажало сердце.

— Стараюсь тоже как-то приносить пользу, — продолжал Стрехин, — вместе с Куклиным, есть тут один бедняга, чахотка в последнем градусе… Собираем книги, архивы приводим в порядок, библиотеку готовим. Судя по всему, сюда скоро нахлынет люд православный. Столыпин выметает, выметает нашего брата…

— Через Сибирь, наверное, легко было выбраться? — спросил Володя, думая о возвращении. — Там граница дикая, никем не охраняется?

— Да какая там охрана? — Стрехин махнул рукой. — Караваны без таможни ходили в мое время. Но дорога большущих денег стоит! Пространства великие! До Америки кое-как добрался — больной и нищий, без гроша! Как вот этими руками, — Стрехин выставил худые, тонкие ручки, будто палки торчащие из манжетов, — лес в Миннесоте рубил, чтобы заработать на дорогу сюда. Ох обошлось мне мое кругосветное!

— А здесь заработать можно?

— Как везде, — Стрехин пожал плечами, — жизнь здесь дешевая, сравнительно с Европой, не говоря уж об Америке, И молодому человеку вашего сложения, грубого труда не чурающемуся, на прожитье всегда заработать можно. Интеллигентам труднее. Предложение превышает спрос. Да и какая наша интеллигенция? Сами знаете: языки — кое-как, музыку — кое-как, счет — тоже… Я вот живу переводишками, редактирую, хотя знаю языки не кое-как, а, можно сказать, в совершенстве, но все равно — перебиваюсь со дня на день… Здесь не разбогатеешь, товарищ Андрей!

— А где разбогатеешь! — усмехнулся тот. — Знаете такое место?