— В средние века жизнь Европы развивалась гармонически и соответствовала целям и назначению арийской расы, — говорил он как бы для себя, не заботясь о том, слушают ли его. — Но в тринадцатом веке католическая церковь совершила преступление. Она уничтожила рыцарство, жестоко разрушила очаги тайноведения, и в результате развитие пошло по неверному пути. Вместо рыцарских орденов — политические партии, вместо гильдий — профсоюзы, вместо иерархии — власть денежных тузов и демагогов. Заметьте, все теперь стало неправильным: любовь, семья, дружба, работа, быт. Все приобрело фальшивое, ложное значение. Господствует ложь. Расчет и обман из преступления превратились в способ общения. Честность сохранилась разве что в глухой провинции, где люди живут еще так, как жили в средние века, повинуясь естественному праву. Честь умерла, достоинство покупается и продается. Вместо независимости человечеству обещают свободу — самую великую фикцию из всех существующих. Деньги — единственная ценность.
— Извините меня, Дитрих… Но как вы представляете себе этот рост напряженности в духовном мире? Тем более что, по-вашему, он не находится во взаимодействии с нашим миром.
— То, что вверху, подобно тому, что внизу. Это основная формула тайноведения. Ее приписывают Трисмегисту — верховному жрецу Атлантиды, избежавшему гибель и передавшему человечеству основы знаний, которыми располагали атланты. В свое время атлантическая раса также создала напряженность в мире духов, это привело к катастрофе и гибели ее цивилизации.
— Простите, — вежливо перебил Яша, — но вы не ответили на мой вопрос…
— Но я же о том и говорю! — возразил Эккардт. — То, что внизу, должно быть подобно тому, что вверху. Наши миры существуют раздельно, но они сообщаются, связаны двумя каналами: рождения и смерти. Смерть в одном мире есть рождение в другом. Вообразите два огромных сосуда, связанных трубками, по которым циркулирует жидкость, поддерживая равный уровень в обоих сосудах. Представьте затем, что один из сосудов начинает переполняться, в то время как в другом образуется вакуум. Одна из труб, скажем, закрыта. Напряжение возрастает, и вот приходит критический момент, закрытая труба пробита. Что происходит?
— Гидравлический удар?
— Катаклизм. Катастрофа. Землетрясение, потоп, гибель материков… Но это самая примитивная, упрощенная схема. Попытка объяснить на пальцах сложнейшие формулы высшей математики.
— Символы…
— Да, самые общие, первичные символы… На деле все много, много сложнее. Боги Атлантиды пытаются восстановить свое утраченное значение в духовном мире. О, там тоже идет борьба! Как это отражается на Земле? Я уже говорил вам о натиске, который ведут другие народы на главные качества арийцев. Часть из них жертвует собой, вступая в браки с ними, а это слияние особенно опасно! Ничто так не подавляет духовную силу расы, как кровосмешение. Когда-нибудь это будет понято, и тогда специальные учреждения займутся исследованием чистоты крови, прослеживая за каждым случаем опасного кровосмешения. Если раса хочет уцелеть, она должна сражаться за свою чистоту, не останавливаясь ни перед чем.
— Вы идете дальше, чем наше правительство, — усмехнулся Яша.
— Я хочу, чтобы все неарийцы вернулись на свою прародину, — твердо сказал Эккардт. — Там они растворятся среди близких им по крови народов, и губительное значение их для арийской расы нейтрализуется. Возможно, им придется воевать, ну что ж? Война полезна.
— Вы имеете в виду чужую войну? — произнес Яша.
— Нет, зачем же? Будучи немцем, я бы желал для Германии несколько крупных войн. Характер народа обрел бы в них силу.
— Но зато потерял бы в облике! — возразил Яша. — На войну идут самые сильные и красивые мужчины. Женщины рожают детей от более слабых, болезненных мужей… Я помню, мой профессор на лекции говорил, что наполеоновские войны изменили облик французов. Из самого красивого народа Европы французы превратились в сравнительно малорослый, внешне неброский народ.
— О, если расовая теория будет признана и принята в мире, — вновь отмахнулся Эккардт, — эти вопросы могут быть решены простыми и ясными мерами…
На некоторое время их разговор прервался. Опираясь подбородком на трость и покачиваясь вместе с дилижансом, Эккардт мурлыкал какую-то сентиментальную чепуху. Яша с недоумением косился на него: шутит ли он или всерьез говорит? Черт их, немцев, разберет! Вдруг обернется и спросит: «Ну как? Наслушались чепухи? Лихо я вас разыграл?»
Но Эккардт, обернувшись, заговорил все о том же. Все те же расы, подрасы, цивилизация, битвы за мировое господство, их отражения в мире духовном, все с таким обстоятельным, аккуратным знанием дела, как будто все это происходит по плану, составленному и разработанному кёльнским журналистом. И снова о необходимости войн, войн, войн…
Яша даже рассмеялся такому упорному следованию одной идее.
— Дитрих! — воскликнул он. — Вы же сотрудник социалистической газеты! И вдруг такой шовинист!