Знакомство с «Божественной комедией» Данте Алигьери

взял божий ангел, адски закричал:

«О ты, небесный, что ж лишаешь дела: (105)

Ты за слезинку к вечности поднял

ту душу, что спастись от нас успела,

но с плотью я расправлюсь, как шакал». (108)

(Purgatorio 5:103–108)

lo dirò vero, e tu ’l ridì tra ’ vivi:

l’angel di Dio mi prese, e quel d’inferno

gridava: ‘O tu del ciel, perché mi privi? (105)

Tu te ne porti di costui l’etterno

per una lagrimetta che ’l mi toglie;

ma io farò de l'altro altro governo!’ (108)

Такие сравнения между различными частями «Комедии» очень характерны для построения произведения Данте. Как Манфред и его отец Фридрих Второй, где отец попадает в ад, а сын – в чистилище, так же Буонконте и Гвидо переживают различные последствия в запредельной жизни: Гвидо кончает адом, в то время как Буонконте прибывает в чистилище с видом на спасение.

Дьявол злопамятен и на прощание предаёт тело Буонконте особо мучительной смертной агонии, но для Буонконте это не представляется таким уж ужасным. В своём описании смерти Буонконте поэт Данте показывает преходящую натуру и тленность человеческого тела.

В Песни 6 «Чистилища» поэт Данте излагает политику Флоренции и рассуждает о своих собственных убеждениях, – тема, поднятая в первый раз в части «Ад» – на этот раз более серьёзно. Пилигрим Данте встречает поэта Сорбелло (1200–1269), который жил в том же городе что и Вергилий. В Песни 10 «Ада» Данте встретил Фаринату, и сразу их разговор перешёл на вещи, которые разделяли их друг от друга, хотя они оба были из одного города.

Сорбелло встречает Вергилия радушно, но не потому, что он узнаёт знаменитого поэта, но потому, что он признаёт его как земляка, жителя Мантуи, откуда и сам Сорбелло. Такое приветствие контрастирует с обязательным для Фаринаты образованием клики и выявлением социального положения.

(Чистилище 6:71–75)

Дук начал: «Мантуя…» – Весь задрожал

дух и от одиночества проснулся, (072)

к нам поднялся от места, где лежал,

сказав: «О мантуанец, я Сорделло,

земляк твой!» – и в объятьях дука сжал. (075)

(Purgatorio 6:71–75)

ci ’nchiese; e ’l dolce duca incominciava

“Mantüa. .,” e l’ombra, tutta in sé romita, (072)

surse ver’ lui del loco ove pria stava,

dicendo: “O Mantoano, io son Sordello

de la tua terra!”; e l’un l'altro abbracciava. (075)

Вергилий, Данте и Сорбелло обсуждают политику времени поэта Данте, когда Италия была основательно разрознена, и приходят к заключению, что хотя Италия имеет такое замечательное наследие от Римской Империи как собрание законов императора Юстиниана, нет того, кто был бы в состоянии привести эти законы в действие.

(Чистилище 6:88–90)

К чему Юстиниан уздой закона

теснил тебя, коль пусто вновь седло?

Позор буравит меньше нас без оной. (090)

(Purgatorio 6:88–90)

Che val perché ti racconciasse il freno

Iustinlano, se la sella è vòta?

Sanz’ esso fora la vergogna meno.

Существующий император находился в Германии и был равнодушен к ситуации в Италии.

Италия имеет справедливый закон, но не имеет правителя: они обвиняют императора за это, но с другой стороны, они также предъявляют обвинения папе, поскольку именно папа имел все интересы в том, чтобы держать императора как можно дальше от Италии. Папа стремится играть роль императора, но не имеет для этого полномочий.

В политической борьбе между гибеллинами и гвелфами государственный аппарат переходит из рук в руки много раз, с каждым разом меняя свою структуру и принимая новые законы. Всё это ведёт к неуважению законов.

(Чистилище 6:145–151)

И сколько раз, не вспомнит и чудак,

меняла ты закон, монеты, моды,

обязанностей обновляла флаг! (147)

Коль помнишь и при свете видишь годы,

узришь, насколько схожа с той больной,

что вертится, ища в перине ходы,

чтоб боль умерить позою одной. (151)

(Purgatorio 6:145–151)

Quante volte, del tempo che rimembre,

legge, moneta, officio e costume

hai tu mutato, e rinovate membre! (147)

E se ben ti ricordi e vedi lume,

vedrai te somigliante a quella inferma

che non può trovar posa in su le piume,

ma con dar volta suo dolore scherma. (151)