Читаем Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира полностью

Не существует более яркого и смелого проявления личности, чем авторство. Это заявление о собственном праве не просто по-своему видеть и чувствовать мир, но и предлагать это видение и чувства другим как ценность, прекрасно осознавая тем большую уязвимость своего мнения, чем более оно является личным. Воистину, художника может обидеть каждый, и подписывать свое творение можно только «обиды не страшась»[89].

Мы уже говорили, что лирика первой достигла того, что автор может не просто рассказывать о своих личных чувствах, но и находить отклик им у читателя. Эпические жанры возникли из мифов о богах и героях, причем мифы принципиально воспринимаются как безусловная истина. С точки зрения рассказчика и слушателя миф — не вымысел, любой рассказ о богах и героях — правда, и анонимность, или имперсонализация автора подчеркивает истинность повествования. Это сродни заявлению: «Я не сам такое выдумал!», порой применяемое, чтобы подчеркнуть достоверность своих слов. «Беовульф» начинается с апелляции к старине как гарантии истины: «Истинно! Исстари слово мы слышим…», а господин N у Грибоедова подтверждает правдивость передаваемых слухов словами: «Не я сказал, другие говорят!».

Начальный этап развития авторства предполагает еще не фантазирование, но интерпретацию. Гомер — кем бы он ни был — предлагал свое изложение известных событий, не вызывающих в те времена сомнений в их достоверности. Античные критики бранили его за сниженные, слишком очеловеченные образы олимпийских богов, но не высказывали претензий к сюжету: для них он был реальностью, а не плодом вымысла автора. Эсхил, Софокл и Еврипид с разной долей успеха предлагали афинским зрителям собственное прочтение хорошо всем известных мифологических историй, но все равно оставались внутри общего культурного контекста.

Личное авторство — это заявка на право мыслить вне традиции, поддержанная читателями; это выход нового я за пределы архаичного мы. Такого не знала ни относительно демократическая языческая культура, ни тем более Церковь, настаивавшая на истинности каждого своего слова. Чтобы обрести жизнь, подлинно авторской, фантазийной литературе нужен не только создающий ее писатель, но и читатель, готовый благосклонно принять заведомый творческий вымысел. Средневековая литература вплотную подошла к той точке развития, когда такое стало возможно, хотя уверенно перешагнуть эту грань получилось только в следующую культурную эпоху.

Если принять, что в зрелости всегда содержится зерно будущего упадка, то для Средневековья им стало возникшее в эпоху его расцвета осознанное литературное авторство, ставшее формой творческого самовыражения и поддерживавшее внутреннюю свободу личности там, где это казалось немыслимым.

…Представьте сюжет: молодой блестящий ученый, преподаватель философии и богословия, приглашен в качестве репетитора в семью епархиального чиновника, чтобы давать уроки его несовершеннолетней (!) племяннице. Он вступает с ней в сексуальную связь, дело обнаруживается, преподаватель изгнан с позором, однако скоро девушка понимает, что беременна. Втайне от дяди герой переправляет ее в другой город, к своей сестре, а сам является с покаянием, обещая жениться. После рождения ребенка барышня сначала уступает уговорам героя и выходит за него замуж, но потом, не желая быть ему обузой и портить карьеру, отправляется в монастырь. Ее дядя, рассвирепевший от такого поворота событий и уверенный, что это про— иски коварного соблазнителя, не желающего связывать себя браком, нанимает бандитов, чтобы наказать героя. Они настигают его в номере местной гостиницы и безжалостно кастрируют. Искалеченный и опозоренный философ тоже уходит в монастырь и принимает постриг. После череды злоключений, через много лет, он становится настоятелем обители в маленьком городке, рядом с которой селятся его бывшая возлюбленная и ее сестры-монахини. Ранее связанные чувственной страстью, любовники воссоединяются духовно.


Портрет Пьера Абеляра. Художник: Анри Греведон, 1834 г.


Такую историю, что характерно, было бы небезопасно рассказывать и в наше просвещенное время — того и гляди, кого-нибудь да оскорбишь. Но это не сценарий современного сериала, и даже не сентиментальный роман XVIII века: перед нами «История моих бедствий», написанная знаменитым французским философом Пьером Абеляром в начале XII века.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука