«Итак, под предлогом обучения мы всецело предавались любви, а желанное усердие к чтению предлагало тайные уединения, которых жаждала любовь. У раскрытых книг произносились слова более о любви, нежели о чтении. Руки чаще тянулись к груди, чем к книгам; любовь обращала глаза на себя чаще, чем чтение устремляло их на написанное <…> Мне весьма тягостно было ходить в школу или в ней задерживаться, так как ночные бдения я сохранял для любви, а дневные — для занятий».
Драматическое развитие этих событий известно: после рождения сына Элоиза вначале согласилась на брак с Абеляром, а потом отказалась от него, предпочтя монашеский постриг. Каноник Фульбер — между прочим, служитель церкви! — счел это кознями Абеляра, желавшего таким образом избавиться от соблазненной им Элоизы. Основания для того были: Абеляр сам привез ее в аббатство Аржантейль, и даже сам помогал облачиться в монашеские одежды. В итоге ночью на постоялом дворе Абеляра схватили посланные родственниками каноника люди, и «были ампутированы те части моего тела, которыми я учинил то, что они оплакивали».
Вторая половина «Истории…» повествует о бедствиях иного рода: конфликтах с братией монастыря, полемиках и преследовании со стороны оппонентов, связанном с философскими взглядами Абеляра, что привело к публичному сожжению одной из его книг — у страстного, резкого, принципиального писателя-богослова не было недостатка в недругах и скорбях. Известно, что уже после написания своей биографии Абеляр чудом избежал тюрьмы и пыток, к которым был приговорен указом, утвержденным самим Папой Римским, и потом до конца дней своих более не занимался ни преподаванием, ни сочинением богословских трактатов. Сама же «История моих бедствий» заканчивается прибытием Элоизы с монахинями к монастырю Абеляра — и описанием новых невзгод, этим вызванных. Точку в них, как водится, поставила смерть: Пьер Абеляр покинул земную обитель скорби в 1142 году; Элоиза последовала за ним спустя двадцать лет, в 1164-ом. Они были похоронены рядом и поныне покоятся вместе, в одной усыпальнице на парижском кладбище Пер-Лашез, пусть даже слишком реалистично мыслящие скептики, не склонные к истинному романтизму, сомневаются в подлинности их останков.
Абеляр и Элоиза признаются в любви своим братьям-монахам и сестрам-монахиням. Гравюра по Б. Пернотену (1786–1799)
Абеляр оставил выдающееся философское наследие; во всяком случае, есть достаточное количество исследований, посвященных его религиозным и философским идеям. Помимо этого, до наших дней дошли некоторые его поэтические и даже музыкальные произведения. Но вряд ли можно с уверенностью утверждать, что все его богословские и стихотворные сочинения пережили бы почти целое тысячелетие, если бы не известность, которую он приобрел, откровенно рассказав о своей любви к Элоизе и последующих бедствиях. Абеляр писал, не пытаясь оправдаться, или понравиться читателям, или выдать свою жизнь за дидактический образец; его «История моих бедствий» заявляет ценность человеческой личности как таковой, что само по себе удивительно для повести, написанной богословом XII века. Еще более удивительно, что она была с энтузиазмом принята читающей публикой того времени, и совсем невероятно, что «История…» была этой публике представлена. Никакого издательского дела в те времена не было и в помине, и распространялась повесть исключительно рукописными копиями, старательно и, полагаю, с большим удовольствием переписываемыми клириками и монахами, в сердцах и умах которых находили отклик и личные переживания, и бунтарские религиозные воззрения автора. Воистину, «История моих бедствий» стала своего рода первым прообразом грядущего Ренессанса, который появился в недрах церковной словесности в самом начале расцвета высокого Средневековья.
В это же время происходит еще один важный процесс, получивший развитие в последующие эпохи и вполне оформившийся примерно к началу XVIII в.: разделение литературы на массовую и элитарную, условно говоря, литературу крестьянства и горожан и литературу рыцарской знати. Это нашло отражение как в эпических жанрах, так и в лирике.
Уверен, что почти всем с детства памятен Трубадур из старого советского мультфильма «Бременские музыканты». Его имя звучало весело в силу отчетливо различимых русским слухом