Читаем Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира полностью

«Я скуп и расточителен во всем.Я жду и ничего не ожидаю.Я нищ, и я кичусь своим добром.Трещит мороз — я вижу розы мая.Долина слез мне радостнее рая.Зажгут костер — и дрожь меня берет,Мне сердце отогреет только лед.Запомню шутку я и вдруг забуду,Кому презренье, а кому почет.Я всеми принят, изгнан отовсюду.Не вижу я, кто бродит под окном,Но звезды в небе ясно различаю.Я ночью бодр, а сплю я только днем.Я по земле с опаскою ступаю,Не вехам, а туману доверяю.Глухой меня услышит и поймет.Я знаю, что полыни горше мед.Но как понять, где правда, где причуда?А сколько истин? Потерял им счет.Я всеми принят, изгнан отовсюду.Не знаю, что длиннее — час иль год,Ручей иль море переходят вброд?Из рая я уйду, в аду побуду.Отчаянье мне веру придает.Я всеми принят, изгнан отовсюду»[124].

Его рефрен «я всюду принят, изгнан отовсюду» звучит как дерзкая антитеза несколько самодовольному «в добре и зле Фортуною хранимый» Карла Орлеанского. В итоге по результатам состязания, в котором ошеломленные слушатели присудили победу Вийону, он был, натурально, изгнан из Блуа и, кажется, даже бит. Герцоги приглашают поэтическую челядь состязаться с собой не для того, чтобы те лупили их в полную силу своего дарования.

Вийон продолжил скитаться по Франции: писал стихи, дрался и воровал, одно время содержал публичный дом вместе с некоей Марго, которой посвятил трогательные строки и подарил место в вечности, написав «Балладу о толстухе Марго». В 1460 году он оказывается в Орлеане, где попадает в серьезный переплет и в итоге получает приговор: казнь через повешение. Сквозь зарешеченное окно холодной камеры слышен стук топоров, которыми сколачивают виселицу в тюремном дворе, в углу на клочке соломы скорчились в отчаянии подельники, а Вийон, чтобы подбодрить их и себя, пишет углем на стене:

«Я — Франсуа, чему не рад.Увы, ждет смерть злодея,И сколько весит этот зад,Узнает скоро шея».

Ему повезло: в город приехал тот самый герцог Карл Орлеанский со своей молодой женой и трехлетней дочкой Марией, по случаю прибытия которой в наследственные владения полагалось отпускать узников из тюрьмы. Удивительная ирония судьбы!

В 1461 году Вийон снова отбывает, на этот раз в тюрьме городка Мен-сюр-Луар, и опять его спасает то ли поэтический, то ли воровской фарт: через городок едет на коронование новый король Людовик XI, а потому всем заключенным полагается амнистия.

В том же году Вийон вновь возвращается в Париж. Ему едва исполнилось тридцать, но образ жизни дает о себе знать: в последних стихах он описывает себя облысевшим, с ранней сединой, бессильным и жалуется на кровавый кашель. Свой последний большой сборник стихов, составленный в конце 1461 года, он уже и сам называет так, как когда-то неизвестный составитель назвал собрание его юношеских сочинений — «Завещание». Сегодня мы знаем его как «Большое завещание», в составе которого 186 восьмистиший, 16 баллад и 3 рондо — своего рода итог творческого и жизненного пути.

«Я душу смутную мою,Мою тоску, мою тревогуПо завещанию даюОтныне и навеки БогуИ призываю на подмогуВсех ангелов — они придут,Сквозь облака найдут дорогуИ душу Богу отнесут.Засим земле, что наша мать,Что нас кормила и терпела,Прошу навеки передатьМое измученное тело,Оно не слишком раздобрело,В нем черви жира не найдут,Но так судьба нам всем велела,И в землю все с земли придут».

Мы говорили раньше, что античный трагик Еврипид — первый в истории литературы поэтический нонконформист, провокатор и бунтарь. Франсуа Вийон, без сомнений, первый поэт того типа, который во всей полноте раскроется спустя столетия: стремящийся к саморазрушению, словно пытающийся вырваться прочь из жизни, в которой ему слишком тесно. Обычно такие поэты уходят в 27 лет. Вийон продержался чуть дольше.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука