Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

В том же 1614 году, когда в Англии парламент отказал королю Якову I в финансировании, в Нидерландах был основан Гронингенский университет, шотландец Джон Непер изобрел логарифмы, а в Москве на виселице казнили трехлетнего ребенка Марины Мнишек, в литературной жизни Испании прогремело событие, быстро обратившееся скандалом. В свет вышла книга с названием «Вторая часть хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского», которую каждый должен был счесть произведением Сервантеса. Однако внизу титульного листа мелким шрифтом значилось: «Сочинено лиценциатом Алонсо Фернандесом де Авельянеда, уроженцем Тордесильяса-Таррагона». Кто скрывался под этим псевдонимом, осталось невыясненным по сей день.

Это было страшным ударом для Сервантеса. Неизвестные негодяи нагло и грубо присвоили себе право распоряжаться его героями, говорить их словами, определять их судьбу, беспардонно похитили результат вдохновения и труда. Мало того, в прологе к этой литературной подделке содержалось так много насмешек над старостью, бедностью и увечьем Сервантеса, что даже по меркам нашего времени это выходило за всякие рамки приличий. Помимо прочего, есть основания полагать, что к тому времени Сервантес уже закончил работу над большей частью собственного второго тома «Дон Кихота», рассчитывая поправить этим свои денежные дела: к 1614 году совокупный тираж романа составил более 30 000 экземпляров — результат фантастический! — и вторая часть была обречена на огромный успех. Спешно слепленная подделка подрывала потенциальный спрос и била по и без того плачевному финансовому положению Сервантеса.

Впрочем, есть версия, что Сервантес не собирался писать продолжения своего романа, но создал вторую часть только после того, как кто-то осмелился покуситься на его героев. Как бы то ни было, в прологе ко второму тому романа он обращается к неизвестному литературному вору, давая ответ, достойный настоящего рыцаря:

«Если раны мои и не красят меня в глазах тех, кто их видел, то, во всяком случае, возвышают меня во мнении тех, кто знает, где я их получил, ибо лучше солдату пасть мертвым в бою, нежели спастись бегством, и я так в этом убежден, что, если бы мне теперь предложили воротить прошедшее, я все равно предпочел бы участвовать в славном этом походе, нежели остаться невредимым, но зато и не быть его участником. Шрамы на лице и на груди солдата — это звезды, указывающие всем остальным, как вознестись на небо почета и похвал заслуженных; также объявляю во всеобщее сведение, что сочиняют не седины, а разум, который обыкновенно с годами мужает».

Интересно, что во второй части Сервантес стирает грань между пространством художественного вымысла и реальностью: так, например, Дон Кихот и Санчо Панса обсуждают книгу о своих приключениях и спорят, собирается ли автор писать про них продолжение, а если да, то каким оно будет.

— А не собирается ли, чего доброго, автор выдать в свет вторую часть? — спросил Дон Кихот.

— Как же, собирается, — ответил Самсон, — только он говорит, что еще не разыскал ее и не знает, у кого она хранится, так что это еще под сомнением, выйдет она или нет, да и потом некоторые говорят: «Вторая часть никогда не бывает удачной», а другие: «О Дон Кихоте написано уже довольно», вот и берет сомнение, будет ли вторая часть. Впрочем, люди не угрюмые, а жизнерадостные просят: «Давайте нам еще Дон-Кихотовых похождений, пусть Дон Кихот воинствует, а Санчо Панса болтает, рассказывайте о чем угодно — мы всем будем довольны».

Насколько я знаю, это первая в истории подобного рода литературная игра, в которой автор стирает перед читателем четвертую стену, отделяющую его от мира героев книги.