Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

Благополучный 1934 год показывает изменение соотношения выплат и трат. На руках у населения к концу года осталась значительная сумма непотраченных торгсиновских денег – 5 млн рублей (табл. 18). Главной причиной, видимо, являлся отложенный спрос. С отступлением голода и переориентацией валютного спроса на деликатесы и дефицитный ширпотреб люди стали более требовательными и разборчивыми. Покупатели теперь менее охотно шли на компромисс между желаемым и предлагаемым: в поисках нужного товара они колебались, откладывая покупку. С объявлением осенью 1935 года скорого закрытия Торгсина начался интенсивный сброс населением его денег, откладывать покупку становилось рискованно. В середине ноября 1935 года остаток неотоваренных книжек составил 3,5 млн рублей, более половины этой суммы приходилось на Москву и Ленинград[730]. В то же время, после объявления о скором закрытии Торгсина и после того, как его скупка прекратила принимать драгоценные металлы и камни, усилился приток наличной валюты – люди торопились купить приглянувшиеся товары. Это, наряду с неполными данными о проданных товарах, объясняет превышение выплат населению над тратами населения в статистике Торгсина 1935 года (табл. 18). В феврале 1936 года Торгсин официально прекратил свое существование, но вплоть до лета правительство погашало долги, продолжая отоваривать оставшиеся у людей деньги Торгсина.

Глава 2

Импорт: маслины для голодных

Привилегия импорта. Где купить «Форд»? Безделицы благополучной жизни. Пир во время чумы. Последний импорт


В первой половине 1930-х годов импортные продукты питания и промтовары попадали в советскую торговлю только или преимущественно через Торгсин. Только в магазинах Торгсина, например, можно было купить импортные мясо, жиры, консервы, оливковое масло. Торгсин расплачивался за импортные товары по ценам закупки и был освобожден от уплаты пошлины на импорт[731]. Право импорта потребительских товаров, которое получил Торгсин, – немалая привилегия, если учесть, что в начале 1930-х годов руководство страны запрещало тратить валютные средства на неиндустриальный импорт, направляя валюту на закупки за границей сырья, машин и оборудования для промышленных гигантов[732]. Но импорт Торгсина, как и все его операции, преследовал не гуманитарный, а экономический интерес. Торгсин втридорога перепродавал заграничные товары покупателям в СССР.

Сельдь из Голландии, рис, сафьян и козий пух из Персии, красители, эфирные масла и косметика из Франции, подошвенная кожа, медикаменты и часы из Германии, американские «Форды», химтовары, шерсть, обувь и зубоврачебные инструменты из Англии, галантерея из Польши, маслины и лимоны из Греции – таков далеко не полный список импортного ассортимента Торгсина и его торговых партнеров. Покупки у соседей – прибалтийских государств, Финляндии, Румынии, Польши, Турции – считались политическими, они способствовали укреплению дружеских отношений. Кроме соседей, основными импортерами были Германия, Франция, Англия, Дания и Голландия. К 1934 году вырос импорт потребительских товаров из США, а закупки в Германии по политическим причинам резко упали. В середине 1930-х годов Япония стала превращаться в одну из главных стран торгсиновского импорта. В 1936 году, когда Япония и Германия заключили направленный против СССР Антикоминтерновский пакт, Торгсин планировал закупить в Японии треть своего импорта, в том числе более половины импорта готовых изделий[733].

Торгсиновский импорт в сравнении с потребностями населения был мизерным. В условиях государственной монополии внешней торговли и валютных ограничений он и не мог быть иным. Валютные ценности, которые Торгсин скупал у населения, шли на нужды индустриализации, а не на закупки импортных товаров для людей. За время своего существования Торгсин потратил на закупку импортных товаров около 14 млн рублей (табл. 19), или менее 5 % стоимости скупленных им ценностей[734]. Доля импорта для Торгсина в общем импорте страны была ничтожной[735].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное