Золото и сталь

Князь пальцами переломил надвое фарфоровую даму – по крайней мере, так это выглядело – и из чрева её извлек рулон тончайшей бумаги, исписанной мелкими, как муравьиные яйца, буковками. Развернул и принялся читать, коленом опершись о кофейный столик – наверное, для удобства.

Бинна подала ему свои очки.

– Что он пишет? Не заставляйте меня страдать…

– Плаццен виделся в Дрездене с небезызвестным Морицем Линаром. Вы же помните Линара, душа моя? Впрочем, кажется, оба они остались друг от друга не в восторге…

– К черту Плаццена, к черту Линара! Что в имении?

– Да как всегда. – Князь сдвинул очки на кончик носа и пролистнул очередную страницу. – Торжество тупоумия и беспомощности. Потом прочитаете сами. Русский легат, польский легат – обоим нужно выделить что-то вроде пенсий, на постоянной основе, чтобы они не лезли в дела, а мой болван выписывает им только разовые дачи. Всех нас утопит с такою скаредностью… И по фабрикам, по посессорам – опять ему нужно расписать, как ноты в партитуре, все денежные потоки – иначе дурака потоками снесёт. Впрочем, я велю расписать всю эту бухгалтерию – Петеру. Пусть мальчик учится, как-никак, это станет когда-нибудь его имение… – Князь вернул на место верхнюю часть фарфоровой фигурки и продолжил лукаво: – Хорошо, что Лизхен – моя Лизхен – так и не выучилась правильно отнимать авуары. Она так и не поняла, как же это делается, наивная красавица… Я сам напишу Плаццену, чтоб перегнал доходы на наши счета – Петеру всё же рано об этом знать.

– А Плаццен не пишет, зачем ему понадобился Линар? – вдруг спросила княгиня.

– Да Волли просто походя надул его в карты, в отместку за всё хорошее, – небрежно отмахнулся князь.

Принц Петер писал на листе, укреплённом на высоком пюпитре, он красиво щурился, отставлял ножку и змеино отклонялся назад – и почерк его был столь же изящен и прихотлив, как и он сам, тонкие готические буквы. Отец следил из-за плеча, что пишет его сынишка, и беззвучно шевелил губами, в голове просчитывая стройные столбики цифр, что выходили у принца из-под пера.

– Вот эта цифра – то, что мы берем от арендаторов, – откуда ты ее извлёк?

– Папи, она сама сложилась в моей голове – из сумм по курляндским и земгальским посессорам, – чуть смущенно сознался Петер, – ну, минус потери и взятки русскому…

Князь взял перо и бумагу, уселся за стол и начертал на листе несколько знаков, похожих одновременно на виселицы и на пароли иллюминатов.

– Что это, папи? – теперь Петер смотрел ему через плечо.

– Бухгалтерские счета. Я же должен тебя проверить. – Князь вписал под планки виселиц столбиками цифры, что-то отчеркнул, прикрыл глаза, складывая в уме. – Да, всё верно. Ты правда держал всё это в голове?

– Я с детства легко запоминаю цифры, – со скромной гордостью напомнил Петер, – и могу умножить трёхзначное число на трёхзначное. Таков мой маленький талант.

Князь внимательно посмотрел на него, явно вспоминая – он напрочь позабыл о таланте сына. Эгоист, сосредоточенный на себе одном…

– Как только верну корону – сразу передам её тебе, – пообещал он Петеру, – и сиди, считай. Своди балансы… Для меня всегда была му́ка – все эти приходы, расходы, сальдо в чью-то пользу…

– Но вы ловко рисуете эти бухгалтерские эшафоты, – возразил сын.

– У меня был лучший в столице учитель. Обер-прокурор Маслов, наш аудитор и экономист – ты должен был слышать про его монетную реформу. Он и выучил меня когда-то рисовать эти палки, когда я, свежевыпеченный обер-камергер, ломал голову над поставками, закупками и жидовскими процентами. Маслов показал мне, как быстро сводить счета – и так сэкономил мне половину жизни. На карты, на баб и на манеж… – Князь ядовито усмехнулся.

– Вы же научите меня, папи? – попросил принц, моляще поднимая подведённые брови, – и как никогда сделался мил и похож на мать. – Я вижу, что так считать лучше, чем в столбик.

– Не сомневайся, наследник. Я передам тебе всё, что знаю сам. Ты уже прекрасно считаешь деньги, чуть позже я научу тебя их прятать.

– Почему не сейчас?

Отец поднял на него глаза, насмешливые и злые, чёрные демонские глаза, от взгляда которых у гвардейцев из рук упадали ружья. И Петер отвернулся – как кошка.

– Я не очень-то цепляюсь за жизнь, – проговорил князь тихо и нежно, – но и не желаю окончить её в этом варварском месте. Прости, сынок – тебе все-таки придется подождать.

Принц ушёл – как обычно, с видом оскорблённой добродетели. Князь снял с пюпитра тонкий трепещущий лист, уже от себя черкнул на столе несколько строк – в самом низу, крупными буквами с заваленным обратным наклоном: буквы его смотрелись как великаны возле принцевых изящных закорючек. Плеснул из песочницы на письмо, потом сдул песок – и с листом в руке вышел.

– Вот, душа моя, наш с сынишкой бухгалтерский привет бездарному курляндскому управляющему. – Князь склонился над бракованной ароматницей и вложил письмо – в талию безносой фарфоровой дамы. – А тот его отчёт – вы сожгли?