Золото и сталь

Они сидели на длинной козетке, старший в ногах у младшего. Вернее, Рене красиво полувалялся – как на козетке и следует, – и ноги его, в чулках цвета бледного гиацинта, лежали на коленях у Гасси. А туфли брошены были на полу. Гасси лениво поглаживал тонкие щиколотки Рене – такие тонкие, как у других людей запястья. На безымянном пальце у Гасси переливался коварными искрами фамильный перстень с розовым камнем, тот самый перстень госпожи Тофана. Такой был и у Рене…

– Они того не стоят, – говорил Рене, играя локоном длинного своего белокурого хвоста, – не трать себя на них. Эта парочка – старая, дурная привычка, но они пройдут у муттер, как у детишек проходит корь. А ты всегда был первый для неё. Первый не после бога, но – вместо…

Выходит, не только Бинна ревновала к Рене, но и Гасси – ревновал свой случай к чете фон Бюрен…

– Меня выбешивает курляндский табор, – зло проговорил старший Лёвенвольд. Он был тёмная копия брата, такая же кудрявая точёная игрушка, но в чёрных локонах и со злыми складками у губ. – Когда я в отъезде, ты должен меня подменять, а выходит, что подменяет меня курляндский болван, а ты остаёшься всего лишь шпионом, на побегушках у Остермана. Меня это ранит…

– А мне – нравится, – серебристо рассмеялся Рене, – знаешь, я опасаюсь крупных женщин. А шпионаж обожаю, мой кумир – английский Кит Марло, любитель мальчиков и автор гениальных пьес.

– За мальчиков стоит свернуть тебе шею. – Гасси сжал пальцами тончайшую щиколотку, так, что Рене молча выгнулся от боли. – Ты, наверное, и в курляндца влюблён, оттого и не позволяешь, чтобы я…

– Тише, Гасси, здесь повсюду шпионы! – со смехом прервал его Рене. – А на курляндца просто жаль семейной тофаны. Через полгода он сам отвалится, как короста. Слишком уж ничтожен. Если кто и опасен – так это Мюних, он красив, и он воин, как и ты, и он настырная бестия, и твой завистник…

– Мюних – красив? – теперь Гасси расхохотался, закрыв лицо рукой – перстень на пальце хищно вспыхнул. – Ну и вкусы у тебя!

И Рене вместе с ним засмеялся, совсем легко и безоблачно, и красиво, крест-накрест, сложил ноги на его коленях, и Гасси прикрыл их ладонью – как своё…

Интересные же порядки в их семействе… А третий брат – он что, тоже такой или же приличный человек? Вот бог весть… Бюрен сперва обиделся, что Рене обозвал его ничтожеством, на которое даже жаль семейного яда, но тут же понял – Рене его защищал. Всплыли в памяти все прежние, петровских времен, слухи – про этих братьев, про поднятые с полу перья, слова Рене о том, что брат его продаёт. Выходит, и у Рене был свой футляр, собственная клетка, и отнюдь не золотая, а с шипами и с ядовитыми иглами… И была рука, так же с порога толкавшая его во все его спальни: «Ваш выход…»

Бюрен бесшумно отступил от шпалеры – Гасси потянулся к брату, то ли поцеловать, то ли так… Бюрену не хотелось больше подслушивать. Довольно было и того… Он повернулся и легко, как тень – редкое дарование для такого большого человека, – прошёл обратно, по тайным лесенкам, по призрачным коридорам, в просверках шпионских шпалерных звезд, этих проклятых отверстий в гобеленном окаянном небе – прочь, домой.

– Папа, вот зачем вы ходили? Вас могли убить, они там, оказывается, оба на месте, обе-две Лёвольды, – упрекнул осторожный Плаццен.

– Да я видел, – отмахнулся Бюрен, – но любопытно же, поглядеть… Меня не спрашивали – от матушки?

– Пока не хватились, – улыбнулся Плаццен, – там в приёмной – некто Маслов.

– Сам ты некто, – беззлобно огрызнулся Бюрен. – Проси.

Маслов вошёл – нарядный, нелепо напудренный. Он так и не выучился пудриться, выглядел, словно падал лицом в муку. Впрочем, и сам Бюрен никогда не мог напудрить лицо как следует, всё равно просвечивала голубоватая тень щетины – такой уж он был жгучий брюнет.

– Вы дали обещание, что не отдёрнете руки, ваше высокопревосходительство. – Маслов хотел было взять его руку, для поцелуя, но Бюрен всё-таки не дал:

– Ещё не хватало, чтобы ты целовал! Тебе – не нужно, Анисим Семёныч. Что ты хочешь просить?

– Все говорят вам – «дай» и никто не говорит вам – «на»? – лукаво улыбнулся Маслов. – Бедное высокопревосходительство…

– Отчего же, говорят и «на» – и дачи суют, – расхохотался Бюрен. – Так чего ты хочешь?

У Маслова в руках была папка, он протянул её своему другу – уже бывшему, наверное.

– Я пришёл к вам, чтобы всё-таки предлагать, а не просить. Увы, здесь не бог весть какие сокровища, всего лишь несколько моих скромных проектов. Надеюсь, у вашей милости найдётся время, чтобы изучить…

Бюрен ощутил мгновенный болезненный укол злости и жалости, оттого, что прежний друг его превратился – в клиента, в одного из многих, кто искал в нём покровительства…