Золотой раб

Внутренне, холодно его разум метался, как заяц, уходящий от волков. Он не знал, кто может населять эти страшные равнины; может, ее действительно гонит какой-нибудь тролль. Он лишь слегка удивился, что не ежится от этой мысли, как сделал бы раньше; сейчас он хотел только найти эту тварь и вонзить в нее кинжал. Но, может, она сделала это по собственной воле, по какой-то неизвестной ему причине. Он понял, что ему трудно представить себе хладнокровную Фрину, знающую, из чего сделаны звезды, подчинившейся какой-то бесформенной фригийской тени. Или он просто не смел это себе представить?

Какова бы ни была правда, он хотел пойти за ней сам. Тявкающие азиаты не должны в цепях тащить ее в постель царя. Этого нельзя допустить!

Зеленый взгляд Эодана сосредоточился на Митрадате. Он видел на этом львином лице ужас тысячи поколений, ютившихся в темных хижинах и пытавшихся колдовством отгородиться от мира, который сами же населили демонами. Пусть он вскрыл сколько угодно преступников и изучил множество ученых гороскопов, Митридат все равно остается наполовину греком.

– Здесь занимаются черным искусством, – сказал царь. Он начертил пальцем знак против зла, Крест Света, который изображен на знаменах Митры. – Не пройдет и часа, как колдун будет на дыбе.

В голове Эодана возник план. Сердце его забилось сильней.

– Или это римляне? – сказал он.

– Что? Нет, их закон запрещает магию.

– Я много раз видел, как римляне нарушают законы Рима, великий царь. И потом это вообще может быть не колдовством. Какая-нибудь их хитрость.

Митрадат повернулся к посыльному.

– Приведите ко мне Флавия! – приказал он.

И принялся расхаживать взад и вперед, взад и вперед; в ямах трещал огонь, снаружи свистел ветер. Сегодня в зале было дымно, у Эодана слезились глаза. Он вспомнил вчерашний вечер… какой маленькой она была перед огромной башней, которой был царь… и почему она так боялось, что его недовольство ею отразится на ее друзьях? Когда царю надоедала наложница, даже если он провел с ней всего одну ночь, он не гневался на нее. У него всегда достаточно женщин. Он отдавал ее кому-нибудь из вельмож как знак особого расположения, и, конечно, вельможа всегда очень бережно обращался с таким подарком. Обычно он делал эту женщину своей главной женой.

Поэтому благодаря одному факту, что царь призвал ее в свою постель, на плече Фрины воцарилась золотая удача.

Он, напрягаясь, подумал: неужели она так не хотела попасть в гарем, что решилась бежать одна? Там земля волков, медведей, рысей и пастухов, еще более диких, чем эти звери; а южнее Ликония и Парфия, где женщина – тоже всего лишь животное. Если она не погибнет в пути, наступит момент, когда ей придется пустить кинжал против себя.

Вошел Флавий.

– Приветствую тебя, царь Востока, – сказал он. Увидел Эодана и остановился. Кимвр стоял неподвижно.

Флавий прикусил губу. Потом спросил:

– Чем я могу послужить твоему величеству?

– Что ты можешь сказать об исчезновении Фрины? – спросил Митрадат.

– Что?

Флавий шагнул назад. Он посмотрел на Эодана, потом на царя, и его губы искривились в легкой улыбке.

– Я ничего не знаю, повелитель, – ответил он. – Неужели она бежала ночью?

– Так говорят, – сказал Митрадат. – Это твоя работа?

– Конечно, нет. Великий царь, я предполагаю…

– Он говорит, что не он причина, – резко сказал Эодан. – Но мой господин знает, что он никогда не был моим другом или другом близких ко мне людей. Да и сам Рим не друг Понта. Каким может быть лучший удар по нам всем?

Флавий посмотрел на Митрадата, который зарычал, как зверь на арене. Потом взгляд ржаво-карих глаз римлянина отыскал глаза Эдана и больше их не отпускал.

– Таков твой план ударить по мне? – спросил он.

– Я ничего об этом не знаю! – закричал Эодан. – Знаю только…

Флавий с улыбкой покачал головой.

– Кимвр, кимвр, ты отказался от своего природного оружия и попытался использовать женщину. Это не принесет тебе победы. Когда унижаешься, это никогда не приносит удачу.

Эодан искал слова, но нашел только черный туман гнева и страха. И стыда – за то, что пытался использовать бегство Фрины как кинжал в спину римлянина. Да, потрясенно подумал он, я призвал на себя зло и теперь должен выдержать, что из этого выйдет.

Флавий снова повернулся к Митрадату. Он произнес речь, резкую, словно обращался к армии.

– Великий царь, ты должен быть оскорблен такой неловкой попыткой лишить меня твоего царского расположения. Разве не вероятней, что этот человек, который хорошо знает девушку – у нас только его и ее слово, что она девственница, – уговорил ее бежать? У нее было гораздо больше возможностей договориться ним и с его другом, чем у меня; хозяин каравана, с которым мы пришли сюда из Синопа, подтвердит, что она всю дорогу сторонилась меня, а вот вчера днем она была в палатке Эодана. И разве убежала бы она в пустыню без надежды на помощь? Разве не могла рассчитывать на помощь сообщника, офицера, который может уезжать из армии, когда и куда захочет, привезти ей еду, защитить и помочь вернуться к себе на родину?