После Золотых дней погода всегда портилась. С моря задувал промозглый ветер, тучи закрывали небо, и холодало. Ненастье стояло до первого снега. Поэтому, если и следовало ловить хорошее освещение, нужно было делать это сейчас, чем и занимался мастер Вистун.
Бруни затеяла мытье стойки. С остервенением скоблила скребком дерево, уже не в первый раз терла мелким речным песком.
— Добрых улыбок! — Глава гильдии гончаров церемонно поклонился ей. — У меня к вам дело, Матушка! Хочу арендовать трактир на пару дней!
Она коротко взглянула на него потемневшими глазами. Отчего-то этот взгляд зародил в Висту безотчетную тревогу.
— Гильдия празднует? — уточнила Бруни.
Вистун помотал головой.
— Нет. Трактир нужен мне. Я намереваюсь сотворить шедевру!
Гончар заколебался. Бруни сыпанула на стойку еще песку. Старшая Гретель, пожав плечами, собралась уйти.
— Я хочу нарисовать картину! — вынужден был признаться Висту. — Жанровую сценку похищения демоном Аркаешем пресвятых тапочек Богини! Мне нужно определенное освещение, которое я нашел вон у той стены, где два окна.
— Знала, что вы отличный гончар, но не знала, что вы рисуете, мастер, — покачала головой Бруни.
— Здорово! — восхитилась Ровенна. — Значится, все из головы выдумывать будете?
— Почему из головы? — удивился гончар. — С натуры буду рисовать.
Матушка представила Тучу Клози в образе Пресветлой и даже слегка улыбнулась… Сердце болело невыносимо. Скорей бы ночная тьма накрыла землю, а одеяло — ее, Матушки, горе.
— Кто же будет Богиней? — спросила Ровенна и сама же себе ответила: — Никак, матрона Мипидо?
Висту с достоинством кивнул.
— А Аркаеш? — уточнила старшая Гретель, расплываясь в улыбке, — вы сами? Насколько я помню, в детской книжице, читанной мамкой нам с сеструхой, хитроумный демон явился богине под видом привлекательного брюнета и умасливал ее сладкими речами, пока она не уснула. Сейчас-то я представляю, что это были за речи, а тогда мамка нам говорила, будто он ей сказки рассказывал почти до рассвета!
Висту коротко вздохнул.
— Вот с демоном у меня проблема! Пока не нашел никого подходящего!
— Когда желаете приступить? — спросила Бруни.
— Прямо завтра, Матушка… Если вы не против! Деньги, — он положил на стол полновесный кошель, — плачу сразу. Только надобно, чтобы было заперто. Образ Пресветлой предполагает некоторую… легкомысленность нарядов! Я бы не хотел смущать Клози…
— Прекрасно знает ваша Клози легенду о похищении тапочек, — заметила Ровенна, кусая губы, чтобы не расхохотаться, — а значит, и об одежке, точнее, ее отсутствии, представление имеет!
Бруни сгребла кошель и ощутила, как стало легче не душе из-за появления двух свободных дней, которые она собиралась посвятить размышлениям, как жить дальше. Она оставит трактир, а сама отправится на побережье или в вересковые холмы, что клонят пушистые головы на запад от Вишенрога.
— Во сколько вас ждать, мастер?
— К открытию. Мне нужно будет все подготовить до того, как придет прекрасная Клозильда!
На том и порешили. Бруни сообщила сестрам Гретель, что завтра трактир на них, Пипу — что он выходной при условии приготовления каких-нибудь изысков для художника и его модели, которые, наверняка, оголодают в процессе сотворения шедевры. Веся отпустила с вечера и на целый день. Нечего парнишке вертеться по ногами мастера, пользующего обнаженную натуру!
Выходя, мастер Вистун столкнулся с Мархом Тумсоном, мужем Персианы. Тот, в высоких сапогах для верховой езды и в обтягивающих штанах, в распахнутой на груди рубашке, открывающей могутную грудь в капельках пота, был диво как хорош.
— Дай напиться, Бруни, — попросил он, навалившись на стойку.
— Ты что тут делаешь? — удивилась та, наливая ему холодного морса в пузатую пивную кружку.
— Цветочек ищу! — Марх вылил в себя морс и вновь подвинул кружку Матушке, не замечая, как маленький Висту, передумавший уходить, бочком-бочком, будто краб, подбирается ближе, поедая глазами литые ягодицы конюшего.
— Персиану, что ли? — подал голос из кухни Пип. — Так ее тут не было!
— Если бы Персиану! — пробурчал Тумсон. — Давеча пришел этот скотина и увел с хозяйской конюшни лучшую племенную кобылу по кличке Цветочек! Я по их следам с самого утра иду, видит Пресветлая, плюну на это дело! Пусть брюхатая ходит! Чай, не от простого жеребца понесет!
— Это кто брюхатая? — заинтересовалась, останавливаясь рядом Виеленна. — И кто у нас жеребец?
Марх неожиданно заметил Висту. Тот быстро отвел глаза, но Тумсон успел увидеть, как гончар ‘ощупывает’ глазами его мужественную фигуру.
— Петр Снежный, — пояснил Марх, — заявился в конюшню моего господина аккурат на рассвете. Как щеколду сдвинул, ума не приложу… — конюший покосился на Висту и на всякий случай отодвинулся подальше, — не иначе, зубами, собака сивая! Вывел из стойла Цветочек и только их и видели. Вот правду говорят люди: назови хозяина, и я скажу, какой характер у его лошади!
— Встаньте, пожалуйста! — вдруг сказал Висту, лихорадочно блестя глазами.