Золушки из трактира на площади

— Этот жеребец? — задумчиво посмотрел ему вслед Кай. — Известный дворцовый ловелас. Из тех, что не пропустят ни одной юбки и ни одного увеселения. Забудь о нем.

— Но я… — набралась духу Матушка, желая признаться, что на лошади с ним ехала и даже, кажется, согласилась танцевать в паре.

— Забудь! — тем же тоном, что говорил с блондином, приказал Кай. — Ты — моя! Все остальное — прах!

И отступил на шаг. И поклонился. И подал ей руку, приглашая к менуэту.

Незадолго до полуночи шаферы разыскали новобрачных, уснувших, трогательно обнявшись, на пустой телеге, растолкали и с пением псалмов начали собирать свадебную кавалькаду в порт.

— Тебе обязательно ехать? — поинтересовался Кай.

Они с Бруни сидели за одним из импровизированных столиков, утоляя голод и жажду.

Матушка, с удовольствием отпивая из кружки легкое осеннее вино и заедая жареным мясом, помотала головой и пожаловалась:

— У меня ноги гудят!

Кай засмеялся.

— Я предупреждал!

— Ты мне ни разу не наступил на ногу! — запротестовала Бруни и уважительно добавила, вспомнив слова Ваниллы: — Настоящий мужик! А знаешь, — она поставила кружку, — я бы с удовольствием посмотрела на фейерверк, если бы так не устала!

Кай поднялся, запахивая плащ.

— Вид с моря еще лучше. Идем со мной!

— Куда? — заинтересовалась Матушка.

Он загадочно улыбнулся.

— Подожди! — спохватилась Бруни. — Я только провожу молодых!

Изрядно потрепанный экипаж выглядел так, будто лошадки самостоятельно распряглись, знатно поужинали астрами и хризантемами, после чего вернулись в упряжь. Шаферы как раз загружали молодых, когда Матушка подошла и, взглянув на Ваниллу, поняла, что говорить подруге что-либо вообще бесполезно. Его Светлость Андроний Рю Дюмемнон держался молодцом. И даже умудрялся связывать слова в предложения!

Поймав шута за рукав, Бруни поцеловала его в щеку и шепнула:

— Спасибо тебе!

— А? — он перевел на нее осоловевшие глаза. — А-а-а! Дык не за что, маменька!

— Ты едешь? — спросила, проходя мимо, Персиана. — Мы с Мархом и детьми будем во-он в той телеге, давай с нами? Или, — она хихикнула, — останешься с кавалером?

— Останусь, — улыбнулась Матушка и пошла назад.

— Готова? — спросил ее Кай, когда она вернулась.

— К чему? — удивилась Бруни.

Он обнял ее и крепко прижал к себе, укрыв полой плаща. И что-то сделал со своим кольцом, которое носил, не снимая на среднем пальце правой руки — то ли повернул, то ли надавил на камень. Мгновенная вспышка скрыла площадь с уже угасающими кострами. Матушке показалось, что она падает в пропасть. Вскрикнув, она уцепилась за Кая и спрятала лицо у него на груди. А затем ее обоняния достиг знакомый и такой любимый запах — йода, водорослей, соли, а слуха — мерный шум моря. Бруни распахнула глаза и развернулась — перед ней была та самая пристань, у которой стояла яхта Кая. Судно сонно покачивалось на волнах, белея в темноте кормой.

В полной тишине, нарушаемой лишь свистом ветра и шумом волн, и полной Матушкиного изумления, Кай провел ее на корабль, усадил, а сам занялся швартовыми.

— Это была магия? — наконец нашла в себе силы спросить Бруни.

Кай поднял парус и встал у штурвала. Ответил коротко.

— Да.

Потом, покосившись на нее и увидев, что она ждет продолжения, пояснил:

— В перстень вставлен портальный камень, настроенный на те места, где я бываю чаще всего. Дорого, но сильно бережет время!

— И много таких мест?.. — заинтересовалась Матушка и тут же оборвала себя: — Ой, прости! Это не мое дело!

— Казармы, магистрат, — спокойно начал перечислять Кай, будто не заметил ее последних слов, — дворец, мои загородное поместье и охотничий домик, а также трактир некоей почтенной Матушки Бруни… Вроде, все!

‘Почтенная Матушка’ подошла к нему сзади, обняла и прижалась щекой к его спине. Спина была широкая, теплая и уютная. Ей захотелось уснуть, стоя, как лошади, лишь бы не отрывать щеки от плотной шерсти его плаща.

Так они и плыли — он закрывал ее от сильного свежего ветра, она грела его спину, бездумно глядя на черные волны.

Спустя некоторое время Кай развернул яхту носом к слабо светящей подкове побережья и закрепил штурвал.

Вишенрог засыпал. С земли в небо поднимались лишь несколько столпов света — от дворца, от Башни Ласурского архимагистра и от обоих университетов. Неярко тлели, словно уголья, подернувшиеся пеплом, храмы и трактиры — эти две крайние точки векторов человеческих судеб. Как вдруг в небо над портом порскнула стая золотых голубей, несущих розы в клювах. Море заглушало приветственные крики участников свадебной кавалькады, но Бруни не сомневалась, что те, кто ‘дожил’ до фейерверка, не оставшись лежать на площади и не потерявшись по пути, вопили во все глотки.