Зоопарк на краю света

Ее произношение нельзя было назвать образцовым, и все же понять его не составляло труда. Оправившись от удивления, преподобный погладил слоновье ухо и шепнул Счастливице пару слов. Слониха фыркнула и отступила на несколько шагов, по-прежнему буравя охранников недобрым взглядом. По ее мнению, эти новые люди ничем не отличались от давешних разбойников.

Недоразумение разрешилось, обе стороны осторожно «сложили оружие» и отпрянули друг от друга. Девушка вышла из шатра. Ей было лет двадцать с небольшим; короткий халат из крепа украшала красная кайма, голову покрывал алый платок, особенно яркий на иссиня-черных прядях. Длинные волосы были разделены посередине и убраны в две тугие косы, вплетенные в них красные шелковые нити унизывали бусины из агата и нефрита.

Девушка опасливо спросила, нельзя ли, чтобы всем было спокойнее, сперва пристроить куда-нибудь зверей и лишь потом заводить беседу. Преподобный, конечно, не мог отказать ей в просьбе – как только он услышал английскую речь, у него отлегло от сердца, словно он вдруг очутился на родине.

С помощью телохранителей преподобный привязал Счастливицу и других животных к коновязи неподалеку от юрты. Временной коновязью служил врытый в степной глинозем клинообразный деревянный столб с тонким железным наконечником. Для Счастливицы такое ограничение свободы было лишь условностью: легонько дернувшись, она могла вывернуть этот столб с корнем. И все-таки преподобному пришлось прибегнуть к веревке, дабы развеять страхи монголов.

Чтобы задобрить льва, преподобный выпросил у девушки кусок баранины. Наевшись досыта, Стражник стал покладистее котенка – вяжи его как угодно, он и ухом не поведет.

Когда все животные остались у столба, охранники вздохнули с облегчением и разбрелись по своим делам. Девушка кокетливо улыбнулась и пригласила преподобного в юрту – разделить с ней завтрак.

В середине юрты на очаге кипел котелок, где булькал сутэй цай[50], чай с молоком. Девушка вынула из сумки на поясе горсть жареного проса и пару боорцогов[51], бросила все это в котелок, помешала, затем наполнила до краев деревянную чашу с серебряной каемкой и протянула преподобному.

После всех тягот дня и ночи преподобный умирал от голода. Он забыл о приличиях и с хлюпаньем выдул четыре чаши сутэй цая подряд, чувствуя, как по телу разливается тепло. Когда опустела пятая чаша, он рыгнул, тут же сконфузился и извинился за свою невоспитанность.

Видя, что преподобный застеснялся как ребенок, девушка залилась смехом. У нее были классические монгольские черты: длинные брови, раскосые глаза, высокие скулы; молодое лицо дышало живостью, а улыбка озаряла его так, что казалось, будто в степи вдруг распустились все цветы сразу.

Девушка представилась. Ее звали Саран Оюун, что на монгольском означало «луноподобная», и она приходилась племянницей харачинскому князю Гунсэннорову.

Князь Гунсэнноров – дзасак хошуна Харачин-Юци и помощник главы чуулгана Джосоту – был самым влиятельным человеком в этих краях. Он славился своей прогрессивностью: не держался за старые порядки и активно перенимал иностранный опыт. Благодаря ему во Внутренней Монголии, на юге пустыни Гоби, впервые появились газеты, школы и телеграф, вдохнувшие новую жизнь в эти древние земли. Выступая за просвещение, Гунсэнноров, помимо прочего, учредил первое женское училище нового образца, «Юйчжэн нюй-сюэтан». Именно там Саран Оюун выучилась английскому.

Как и многие монголы, Саран Оюун была легка на подъем и любила путешествовать. Пользуясь тем, что наступил лучший месяц в году, июль, а училище закрылось на каникулы, девушка решила податься в глубь степи, посмотреть здешние места. Князь боялся, что она натолкнется на бандитов, и потому отправил вместе с ней самых опытных стражей своей резиденции.

И кто бы мог подумать: она повстречала не разбойников, а беднягу миссионера!

Глаза Саран Оюун искрились любопытством. Ей доводилось беседовать с проповедниками и видеть на страницах учебников изображения слона и льва, животных, которых никогда не бывало в степи, но она терялась в догадках, как здесь мог оказаться священник с целым зверинцем и без повозки.

Преподобный начал рассказ, и его лицо помрачнело. Сперва он поведал о том, как приехал в Китай, затем добрался до той части истории, где по пути в Чифэн на обоз напали разбойники. Саран Оюун слушала внимательно, один раз даже подозвала к себе капитана стражи и велела ему быть начеку: могло статься, что разбойничья шайка по-прежнему где-то рядом.

– Но сюда-то вы как попали? – удивилась она.

Судя по описанию преподобного, он переправился через Сайханьба и уже на следующий день наткнулся на банду. Однако хребет и то место, где они сейчас находились, разделяло огромное расстояние; каким образом, потеряв обоз, преподобный Кэрроуэй пешком, ведя за собой столько диких, не прирученных животных, за одну ночь пересек целую степь? Что же в эту ночь произошло?