Зоопарк на краю света

– Я каждый вечер пою, это моя здешняя обязанность.

Ее ответ показался преподобному несколько странным, но монголка не стала вдаваться в объяснения, а ему неудобно было допытываться. Про себя он подумал: значит, это песня Саран Оюун вела их вчера к юрте, а его волшебные видения были всего-навсего иллюзиями, порожденными чрезмерной усталостью.

Расторопные охранники проворно разобрали юрту, а вскоре после этого вернулся человек, которого посылали за телегами. Имя Саран Оюун и правда пользовалось в степи немалым влиянием: в соседнем сомоне ей без лишних слов отрядили четыре большие телеги и четыре монгольские повозки хангай тэргэ – судя по всему, отдали все, что у них было.

Почти всех привередливых «пассажиров» довольно быстро разместили в кузовах, повозиться пришлось только со Стражником. Вообще-то ему было все равно, где лежать, лишь бы кормили досыта, но упряжные лошади решительно возражали против такого соседства. Стоило им учуять запах хищника, как они чуть с ума не спятили от страха. Саран Оюун заявила, что поведет льва на веревке, так же, как преподобный вел Счастливицу, однако самому преподобному эта безрассудная идея категорически не понравилась.

В конце концов Саран Оюун придумала взять голубой войлок, тот, что сняли с юрты, укрыть им Стражника со всех сторон, а рядом сгрудить благовония. С помощью этого им удалось кое-как спрятать зверя и перебить его запах.

В полдень импровизированный обоз с шумом двинулся в путь. На сей раз преподобный сидел не в пассажирской повозке – такой попросту не нашлось – а верхом на лошади. Саран Оюун отдала ему темно-серого скакуна; преподобный испуганно припал к луке седла, не решаясь разжать руки и ужасно боясь упасть. Охранники заливались смехом и все крутились у него перед глазами, будто щеголяя своим мастерством. Одна лишь Счастливица казалась недовольной, словно ей было не по душе, что преподобный так и льнет к другому животному.

Следующий день обошелся без происшествий. Разбойники не попадались, продовольствия хватало в избытке. Заслышав, что едет Саран Оюун, из окрестных юрт высыпали араты и двумя руками преподносили девушке хадаки и самую вкусную ягнятину. Постепенно к специфическому запаху бараньего мяса привык не только Стражник, но и преподобный. С каждым часом миссионер все увереннее держался в седле. Впрочем, как бы он ни старался, за Саран Оюун ему было не поспеть: она была легка и изящна, точно гонимое ветром белое облачко – ветерок чуть подует, и всадница, полная неисчерпаемого задора, уже мчит далеко-далеко.

Вечером обоз сделал привал в укрытой от ветра лощине среди пологих холмов. Охранники спешно пересобрали юрту Саран Оюун и вдобавок соорудили неподалеку шатер поменьше, для преподобного. Животных оставили в телегах позади юрты. Только самых крупных из них, Счастливицу и Стражника, преподобный привязал снаружи к колышку.

К тому времени, как с делами было покончено, солнце уже наполовину скрылось за горизонтом. Преподобный глубоко вдохнул похолодавший, напоенный запахом травы воздух и посмотрел вдаль. Тусклые лучи заката напоминали руки утопающего – они отчаянно тянулись из-за кромки степи, простирались высоко вверх, пытались ухватиться за цветные облака, будто не желая идти ко дну. Но на степь медленно надвигались сумерки, неумолимо поглощая вечерний свет.

Саран Оюун встала рядом и тихонько проговорила:

– Знаете, в этот час степь прекраснее всего – когда день уже прошел, а ночь еще не наступила, настает время, которое араты называют «баруй». В эти минуты живые и мертвые способны увидеть друг друга, а всех, кто сейчас помолится, услышит и бог, и злой дух.

Преподобный размышлял над ее словами и не сводил глаз с угасающего сияния. Его с детства завораживали сумерки; он как будто вошел в темную комнату, погрузил свои грезы в меркнущее свечение-проявитель, и мало-помалу, наслаиваясь одна на другую, его фантазии проступили на негативах реальности.

– Идемте, я вам кое-что покажу. – Саран Оюун потянула преподобного за руку и повела за собой в сторону заходящего солнца.

Они перебрались через канаву и поднялись на холм. На нем возвышалась огромная коническая груда камней. Она была метра два в высоту, с воткнутыми сверху тремя ивовыми прутами, аккуратно сложенная, из щелей между камнями выглядывали линялые, рваные, трепещущие на ветру хадаки.

Саран Оюун сказала, что это обо – священное место, пристанище духов и вместе с тем – знак для путника, дорожный указатель в бескрайней степи. Каждый, кто проходил мимо, задерживался здесь, чтобы помолиться и самому добавить к груде несколько камней или пригоршней земли. Под покровом сумерек граница между небом и землей стала размытой, и только силуэт невесть когда возведенного обо оставался четким, обособленным, словно маяк посреди океана хаоса.

Ступая по траве узорными кожаными сапожками, Саран Оюун приблизилась к обо, вынула из поясной сумки несколько разных по форме камушков и почтительно пристроила их между булыжниками. В степи камни на каждом шагу не валялись, а значит, она специально подыскивала их днем в дороге.