Чифэн был необычным городом. Тот, кто в него попадал, прежде всего обращал внимание не на здешнюю архитектуру, а на особый запах чифэнских улиц. Это была смесь запахов травы, помета, опиума, пороха и масла, и ею пахло на всех проспектах и во всех переулках, она просачивалась в каждый дом. Можно было сколько угодно закрывать окна, запах все равно находил себе лазейку.
Каждую его частичку заносил в город тот или иной тип путешественников. В Чифэне кто только ни встречался: приехавшие за женьшенем гости из-за Великой стены, торговцы из Шаньси, араты из хошуна Оннюд-Ци, бритоголовые ламы, китайские крестьяне, маньчжурские пехотинцы с дробовиками и почетный караул монгольских князей. Следы колес, испещрявшие посыпанные песком дороги, разнились по ширине, и даже чифэнские дома явственно различались по стилю. Под остроконечными крышами из серой черепицы жили вольные горожане, особняки с расписной резьбой и красными колоннами принадлежали аристократам, а если во дворе вдобавок высился шест, это наверняка означало, что семья ведет свой род от самих императоров (на самом деле преподобный Кэрроуэй перепутал обычных маньчжуров с маньчжурской династией). Монголы селились бок о бок с китайцами, и каждый народ громко заявлял о своем присутствии.
Низенькие постройки теснились между высокими зданиями, мимо сновал самый разномастный люд. Город был подобен «морю», в которое упал в степи преподобный, – и то и другое вмещало в себя нечто кристально чистое и нечто ужасно грязное. Чистое соприкасалось, смешивалось с грязным, но все же не растворялось в нем, как воды Цзинхэ не растворяются в водах Вэйхэ.
Глубокое впечатление на преподобного произвел и чифэнский ветер.
В любое время года Чифэн продувало ветрами, причем воздушные потоки были видны невооруженным глазом, потому что они подхватывали с земли песок и то кружились с ним, меняя форму, в небе, то проносили его по улицам. Тесные проулки покрывали город узором, похожим на переплетение голых зимних ветвей, по обеим сторонам дорог стояли подряд приземистые китайские домишки. Чтобы песок не залетал в окна, их не распахивали настежь, оставляли лишь щелочку, над которой нависал широкий деревянный карниз. Издалека казалось, что это и не дома вовсе, а кучка настороженных мышек-песчанок.
Преподобному Кэрроуэю вспомнилась кутерьма, которая царила на тракте на выезде из Пекина. Несмотря ни на что, в ней крылась удивительная гармония. Преподобный верил, что лишь когда он постигнет спрятанный в хаотичном потоке порядок, он по-настоящему услышит пульс этого города.
Пока преподобный Кэрроуэй с любопытством изучал «город обетованный», местные жители, в свою очередь, с интересом рассматривали новоприбывших.
По Чифэну тянется обоз с диковинными зверями, мало того, во главе него едет знаменитая Саран Оюун – эти новости вызвали вместе настоящую сенсацию. Чифэнцы наперегонки бросились поглазеть на такое чудо; хозяева лавок, приказчики, кустари, лоточники и даже ламы в красных кашаях[56]
сгрудились толпой, разглядывая повозки и тыча в них пальцами.Счастливица, разумеется, оказалась в центре внимания – каждый, кто видел белую слониху, не мог сдержать изумленного возгласа. Некоторых аратов озадачили тигровые лошади. Пастухи никогда не встречали полосатых коней и потому заподозрили, что животные разрисованы известковой штукатуркой, хотели их потрогать, но ничего не вышло – Талисман с Везунчиком стали фыркать и лягаться. Павианы тянули из клетки руки, клянчили еду, и люди охотно бросали им фрукты и овощи, а затем с восторгом наблюдали, как обезьяны дерутся за угощения.
Хорошо хоть Стражник был укрыт войлоком, а не то поднялся бы переполох.
Животные оставались равнодушны к зевакам, а вот те, наоборот, то и дело ахали и радостно кричали гостям вслед. Преподобный заметил, что при виде чуждых степи зверей тусклые взгляды прояснялись, в глазах загоралось ребячье любопытство, чистое, наивное, простодушное, жадное до всего нового. Обветренные морщинистые лица разглаживались, как только их озаряли улыбки.
Преподобный был доволен. Любопытство – превосходное качество; если оно еще не утрачено, будь перед тобой скандинавские рыбаки или индейцы из тропических лесов Южной Америки, ты сможешь зажечь в их душах искорку. Мало-помалу к преподобному вернулась уверенность в своих силах. Промелькнула поразившая его самого мысль: пусть даже не ради проповедей, а лишь ради этих улыбок и любопытных взглядов уже стоило приехать в Чифэн.
Окруженный толпой обоз дольше часа катил по городу, пока наконец не добрался до постоялого двора на Первой улице. Постоялый двор был собственностью князя, поэтому его работники беспрекословно подчинялись указаниям Саран Оюун. Животных спустили с повозок и до поры до времени устроили в конюшне. Их так щедро снабдили и сеном, и бараниной, что никому из них, хоть Счастливице, хоть Стражнику, не на что было жаловаться.
После долгой дороги звери совершенно выбились из сил. Перемена обстановки – худший враг четвероногих; им требовалось хорошенько отдохнуть, чтобы пережить такие нагрузки.