Зоопарк на краю света

Белый шарф поверх черной рясы вовсе не выглядел неуместно, напротив, он придавал облику необычайную торжественность. Саран Оюун захлопала в ладоши.

– В следующий раз принесу фотоаппарат, – засмеялась она. – Как вам это идет!

Преподобный послушно выдавил из себя улыбку.

Вдруг Саран Оюун, словно почувствовав что-то, вскинула голову и посмотрела на улицу. Затем она снова перевела взгляд на преподобного.

– Город совсем не такой, как степь, – озабоченно проговорила она. – Осторожнее. Здесь мне трудно будет вас защитить.

– Неужели тут опаснее, чем в степи?

– Людские сердца еще более непредсказуемы, чем степной ветер. – Саран Оюун указала пальцем в окно. – Видите? Облака рассеиваются. Кажется, луна завтра будет такой же, как в ту ночь. Вы готовы?

– На все воля Божья.

Приняв решение, преподобный точно гору скинул с плеч. Монголка поглядела на него, вздохнула и ничего не ответила.

Саран Оюун хотелось скорее решить вопрос с деньгами, поэтому она не стала надолго задерживаться. С утра пораньше она поспешила обратно в Харачин. Едва она уехала, на постоялый двор явился слуга из окружного ямэня – отвести преподобного на место будущего зоопарка.

Как и говорил начальник Ду, Пески представляли собой клочок пустыни у подножия Хуншань, небольшой по площади, но суровый и неприступный. По его краям жались редкие деревца, кое-где зеленела трава, но даже самый выносливый растительный покров не мог продвинуться дальше кромки – песок упрямо преграждал ему путь.

Однородные серо-желтые песчинки покрывали землю волнообразными барханами. Как только поднимался ветер, пустыня начинала шуршать, как будто живший под песком дух заводил свою песню. Ямэньский слуга сообщил преподобному, что прямо напротив в горе есть расщелина, поэтому здесь ветрено и днем и ночью. По вечерам завывание ветра напоминало плач призрака, а шорох песка – звук быстрых мелких шагов демонов[60]. Чифэнцы считали это дурным знаком. Даже дикие верблюды, мастера находить воду, держались от Песков подальше.

Оживить это место могла лишь река Инцзиньхэ. Летом, в дождливую пору, она разливалась и бурлила ничуть не меньше, чем Улехэ. Как следует все осмотрев, преподобный обнаружил, что до реки не больше двух ли[61], к тому же речной берег расположен чуть выше Песков. Почему же никто до сих пор не прорыл до пустыни канал? Слуга ответил: торговых путей рядом нет, зерновые тут не растут, кто будет тратить столько денег на то, что никому не нужно?

Преподобный Кэрроуэй кивнул, взял лопату, которую захватил с собой, и принялся копать, но и на глубине был один песок, только мельче.

– Не старайтесь зря, – посоветовал слуга. – К этому пустырю многие присматривались, рыли колодцы, так хоть разок бы где булькнуло. А стоило подуть ветру, как эти колодцы засыпа ло песком, вся работа псу под хвост.

Преподобный кое-что понимал в геологии. Ему казалось, что в такой местности непременно должны быть обильные запасы грунтовых вод. Он несколько раз обошел пустырь кругом, время от времени зачерпывая пригоршни песка и ссыпая его в карман. Лишь когда слуга стал проявлять нетерпение, миссионер наконец закончил осмотр и сказал:

– Идемте обратно.

Преподобный возвратился на постоялый двор, но без дела сидеть не стал. Он вывернул карманы и долго изучал собранные песчинки. Про обед он вспомнил только тогда, когда в животе заурчало. Преподобный велел принести ему поесть, и вдруг в его памяти всплыла давняя сцена.

В Чэндэ викарий передал миссионеру письмо для чифэнца Вана, бывшего прихожанина англиканской церкви. Увы, оно затерялось в учиненном бандитами разгроме. Преподобный Кэрроуэй не знал об этом человеке ничего, кроме его фамилии.

В Чифэне не было своей газеты, расклеивать по городу объявления казалось немыслимым, единственное, что преподобный мог сделать, чтобы найти Вана, это попросить викария снова ему написать. Миссионер наскоро перекусил, вышел с постоялого двора и отправился на поиски телеграфной станции. Во-первых, он хотел послать телеграмму чэндэскому священнику, во-вторых – доложить церкви, что он уже в Чифэне, и поручить конгрегационалистам связаться с родными старины Би и других кучеров, чтобы сообщить им страшную весть… Миссионер представил искаженные горем лица, и у него защемило в груди.