Зоопарк на краю света

– Ван Лувэнь – это мое мирское имя, – сказал буддист, – теперь меня зовут Хуэйюань. А зачем…

Тут он заметил, что на незнакомце черная ряса и крестик (подарив свой старый крест Саран Оюун, преподобный Кэрроуэй наскоро смастерил себе новый, попроще), и его лицо приняло неестественное выражение. Преподобный догадался, что монаху неловко, поэтому, прежде чем заговорить с ним, процитировал отрывок из Послания к Римлянам:

– Ибо, что́ можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны.

От громкого голоса преподобного задрожали, шелестя, листья софоры. Несколько разбуженных монахов терли заспанные глаза, посетители бросали на священника любопытные взгляды.

Преподобный смолк и спокойно, не произнося больше ни слова, посмотрел на Ван Лувэня.

Любой проповедник в Китае, к какой бы конфессии он ни принадлежал, первым делом зачитывал прихожанам этот отрывок. Простые, ясные слова быстро находили путь к людским сердцам, позволяли ощутить Божье присутствие. Преподобный не сомневался, что Ван Лувэнь слышал их и от викария, и наверняка не единожды.

Он не прогадал: в глазах Ван Лувэня мелькнули печаль и тоска. Монах отлично понял, что хотел сказать миссионер. Он долго стоял молча, затем сложил вместе ладони и низко поклонился.

– Амитабха[71].

Больше ничего говорить не требовалось, Ван Лувэнь сделал свой выбор. Преподобный легонько вздохнул и отступил назад. Ван Лувэнь поднял голову и спросил, не удержавшись:

– Как… поживает викарий?

– Неплохо, – ответил преподобный. – Молится за вас.

Ван Лувэнь сделал шаг вперед.

– Повстанцы тогда рыскали по домам, искали христиан, – объяснил он. – Ничего другого мне не оставалось. Только в этом храме меня и приняли…

Не дожидаясь, пока он закончит свою мысль, толстый монах вдруг звучно захлопал ладонью по столу.

– Скоро обед, скоро обед! Хуэйюань, сделай-ка доброе дело, сбегай в «Луминчунь».

«Луминчунь», лучший ресторан в Чифэне, находился аж на Четвертой улице. Толстый монах явно хотел отослать Ван Лувэня подальше. Услышав веление наставника, Ван Лувэнь втянул голову в плечи, проглотил то, что собирался сказать, снова поклонился преподобному и торопливо вышел.

Преподобный подумал, что толстый монах боится, как бы он не стал силой принуждать Ван Лувэня вернуться в христианство, и хотел было объясниться. Вдруг монах задергал носом, словно он что-то учуял. С трудом стащив свое тучное тело со стула, он подошел к преподобному, снова принюхался, поднял голову и улыбнулся:

– Занятно от вас пахнет – как будто бы не только человеком. Выходит, вы приехали не один, а с друзьями.

Преподобный поглядел на влажный кончик носа монаха и на его потный лоб.

– И сам я, и мои друзья – все мы дети Божьи, – невозмутимо ответил он. – Мы прибыли сюда в надежде поведать людям о славе Господней.

Толстый монах в третий раз глубоко втянул носом воздух, блаженно зажмурился, то ли исследуя новый запах, то ли просто им наслаждаясь, и даже прищелкнул языком. Затем он открыл глаза и сделался необычайно приветлив:

– Мы люди без предубеждений, если хотите, можете открыть свою церковь прямо здесь, в нашем храме – будем молиться вместе, поставим с четырех сторон благовония. Вашим друзьям будет тут вольготнее.

В храме Ма-вана исповедовали буддизм, даосизм, народные верования; судя по всему, толстый монах и впрямь был не прочь зажечь свечи для новой религии. Преподобный вежливо отклонил его предложение, попрощался и направился к выходу. Он уже почти дошел до кирпичной стены, когда до него вдруг донеслись загадочные слова:

– В этом городе трудно прижиться, чифэнцы – народ непредсказуемый. Если у ваших друзей возникнут неприятности, знайте, что в нашем храме для вас всегда найдется местечко.

Толстый монах проговорил это так быстро, так торопливо, что преподобный Кэрроуэй понял не больше половины. Миссионер остановился на месте и обернулся, чтобы лучше слышать. Внезапно по его спине пробежал холодок, и он невольно вздрогнул.

Семь или восемь монахов под софорой смотрели на него в упор, замерев в одной и той же позе: шеи вытянуты, рты приоткрыты, руки поджаты к груди, кисти свисают вниз. Хотя внешность у всех была разная, кое-что их объединяло: в глазах у каждого таились зеленые крючки – точно острые когти, что вот-вот вопьются в того, на кого направлен взгляд.

Преподобный мгновенно вспомнил, что уже встречал такие глаза – у обоза в ночной степи. Эти зеленые огоньки кружили во тьме, словно духи, не подступая слишком близко, но и не пропадая из виду.

К счастью, через секунду наваждение исчезло, и монахи, как и прежде, лениво прислонились к дереву или разлеглись на земле. Толстый монах причмокнул пару раз губами, снова умостился на стуле, вытянул голову и стал ждать, пока Хуэйюань вернется из ресторана с подаянием.