Зоопарк на краю света

Преподобный Кэрроуэй шагал по улицам, подмечая про себя, что город выглядит гораздо современнее, чем он ожидал. Дороги были посыпаны измельченным угольным шлаком и так плотно утрамбованы колесами вездесущих телег, что не раскисали даже во время дождя. По обеим сторонам дорог выстроились лавки – по большей части двухэтажные домики с серыми черепичными крышами и ровными рядами вывесок, среди которых виднелись торговые знаки нескольких иностранных фирм. Между домами высились телеграфные столбы – доказательство того, что электричество добралось и до Чифэна. И на главных улицах, и в отходящих от них переулках царила чистота, мусорные кучи встречались редко (отчасти, быть может, благодаря неизменному ветру) – и все-таки в воздухе стоял неотвязный тяжелый запах. В целом же, если сравнивать со столицей, Чифэн был проще, моложе, не обременен длинной историей; он вырос там, где пролегал торговый тракт, он существовал благодаря торговому тракту, вся жизнь в нем вращалась вокруг торговли, а торговцы испокон веков были самым бойким народом.

Чифэнские улицы именовались коротко и ясно: Первая, Вторая, Третья, и так по порядку до Девятой; эта традиция не менялась со времен правления Цяньлуна[62]. Преподобный Кэрроуэй был только рад – запоминать цифры было легче, чем заучивать изящные, наполненные смыслами названия.

Телеграфная станция, небольшое зеленое здание с высоким телеграфным столбом во дворе, находилась на восточной стороне Второй улицы. Рядом стоял скромный католический храм, который годы назад построила Конгрегация Непорочного Сердца Марии; теперь он стал домом землячества[63]. Начальник Ду боялся, что преподобный начнет претендовать на этот участок, потому-то с такой радостью и отдал ему Пески.

В здании было тихо. Преподобный быстро заполнил два бланка и протянул их телеграфисту. Тот пробежал строки глазами и вернул один из бланков обратно.

– Вана вы и без телеграмм найдете – я с ним знаком.

Преподобный радостно спросил, где его искать. Телеграфист сперва принял от миссионера полсвязки медяков[64] и лишь затем неторопливо ответил:

– Его зовут Ван Лувэнь, он мой бывший сосед, из верующих. Когда Цзиньданьдао подняли мятеж, он перепугался и, чтобы его не тронули, стал монахом в храме Ма-вана[65] – это рядом, соседнее здание. – Телеграфист кивнул на дверь.

Преподобный остолбенел. Как же так, христианин примкнул к буддистам или даосам?[66] Но телеграфист уже склонился над бланком и принялся за работу, поэтому удивляться пришлось молча. Как только телеграмма была отправлена, преподобный вышел на улицу, посмотрел направо и в самом деле увидел храм.

На первый взгляд он мало чем отличался от пекинских. На вывеске красовались три иероглифа: «Храм Ма-вана». Однако когда преподобный Кэрроуэй перешагнул порог, он обнаружил, что внутри все устроено крайне необычно: прямо напротив входа – стена, не «отражающая»[67], а глухая кирпичная, и нужно свернуть направо и идти вперед, пока не попадешь в главный павильон (центральная ось и двери храма образовывали прямой угол). Преподобный впервые оказался в столь странном месте.

Старина Би как-то раз объяснял ему, что в буддизме существует несколько направлений, и в Чифэне есть два разных храма: в первом исповедуют китайский буддизм, во втором – ламаизм[68], буддизм ваджраяны, и они сильно друг от друга отличаются. Судя по всему, храм, который видел перед собой проповедник, относился к китайскому буддизму.

За кирпичной стеной скрывался просторный светлый двор. Он вел к трем павильонам: в главном, центральном, поклонялись Будде, в двух боковых – Ма-юаньшуаю и чифэнскому Покровителю[69]. В середине двора, под софорой, дымилась огромная курильница с квадратным отверстием, сплошь уставленная ароматическими палочками – больше сотни курительных свечей для трех божеств, при этом на стороне Покровителя высилась целая охапка, в то время как Будде и Ма-вану свечей почти не досталось. Под деревом с ленивым видом сидели обритые налысо монахи в кашаях. Перед ними стоял ветхий столик, на котором в беспорядке лежали связки благовоний на продажу.

Недоумение преподобного все возрастало: с какой бы терпимостью китайцы ни относились к вере, даже они не молились богам из разных религий в одном храме. Однако в павильонах было немало посетителей; монахи же выглядели так, будто им ни до чего нет дела. Преподобный еще никогда не встречал настолько нерадивых духовных служителей.

Миссионер подошел к столу с благовониями. Старший монах, упитанный малый, приподнял веки, смерил проповедника взглядом и спросил врастяжку, в чем дело. Преподобный объяснил, что ему нужно. Он уже решил было, что толстый монах станет чинить ему препятствия, но тот лишь беззаботно качнул рукавом и указал куда-то за спину:

– Эй, Ван… тьфу ты, то есть Хуэйюань – к тебе пришли.

Один из сонных, разомлевших монахов вскинул бритую голову. Преподобный увидел перед собой круглое полноватое лицо с выпуклыми глазами и крупным носом. На темени монаха еще не зажили ритуальные шрамы[70].