Зоопарк на краю света

При виде денег преподобный вспомнил об одном щекотливом вопросе, и ему стало не по себе. Впрочем, он не подал вида, поблагодарил начальника округа и откланялся. Напоследок чиновник любезно пообещал прислать к нему через два дня ямэньского служащего, который отведет преподобного к Пескам, чтобы он увидел все своими глазами, и подготовит документы на землю; таким образом, в течение семи дней они покончат со всеми формальностями.

К тому времени, как преподобный Кэрроуэй вошел на постоялый двор, Саран Оюун еще не вернулась. Преподобный заперся у себя в комнате и стал размышлять о своем непростом положении. Вероятно, сам апостол Петр когда-то столкнулся с теми же трудностями.

Проблема заключалась в одном – в деньгах.

В Америке преподобный был обеспеченным человеком, однако почти все средства, что он взял с собой в Китай, он потратил на покупку зверей и оснащение телег, а остаток (вместе с деньгами, которые выделила церковь, и подарком лично от епископа) спрятал в сундуке в повозке старины Би. Разумеется, бандиты разграбили все подчистую, и теперь преподобный мог рассчитывать лишь на несколько серебряных монет, которые ему удалось сохранить – но их не хватало даже на содержание животных.

К счастью, в о́круге уже провели телеграф, преподобный мог связаться с Пекином и попросить церковь о помощи. Однако церковный бюджет был невелик, к тому же епископу категорически не нравилась затея с животными, поэтому не следовало ожидать от конгрегации огромной поддержки. Мысленно прибавив к деньгам миссии компенсацию от начальника Ду, преподобный пришел к единственному заключению.

В ближайшее время он мог построить лишь что-то одно.

Или храм, или зоопарк. Либо одно, либо другое.

Для обычного проповедника выбор был бы очевиден, но преподобный Кэрроуэй засомневался. Построить храм было его долгом, но когда при въезде в город он увидел в глазах людей искреннее любопытство, ему показалось, что в бескрайней степи засияла золотая дорога. Преподобному вспомнилась цитата из «Фауста»: «До чего хорошо, позволь же мне остаться»[59].

«Чего ты хочешь: проповедовать, чтобы открыть зоопарк, или открыть зоопарк, чтобы проповедовать?» – зазвенел в ушах голос епископа. Преподобный Кэрроуэй вконец запутался, схватился за голову, затем скомкал лист бумаги, на котором производил расчеты, кинул его в мусорную корзину, встал и направился в конюшню.

Там стояла тишина: спустя почти месяц трудного пути бедные животные впервые отдыхали в спокойном, укрытом от непогоды месте. Все они, от Стражника до волнистого попугайчика, крепко спали. Воздух хранил слабый запах сена, солнечные лучи, пробиваясь через узкие оконные рамы, наполняли конюшню теплом и уютом.

Преподобный оглядел каждого из своих подопечных, открыл двери клеток, положил перед животными еду, бормоча непонятные им слова. Наконец он подошел к Счастливице. Несмотря на страшную усталость, слониха спала стоя. Как только миссионер шагнул к ней, она открыла глаза, тихо, ласково поприветствовала человека и подвинулась к нему поближе.

Ветер подул в окно, ворвался внутрь. Человек и слониха встретились взглядами; казалось, лунный свет той ночи не покинул глаза Счастливицы – они так и сияли. Преподобный ощутил себя волхвом с востока, которого привел в эту конюшню Святой Дух. Едва ли не в тот же миг он сделал свой выбор. Священник наклонился, снял с себя крестик, поцеловал его и повесил на второй «бивневый бугорок» Счастливицы – на первом алела шелковая нить Саран Оюун. Здесь, в тесной конюшне, преподобный принял решение: сначала он построит зоопарк.

Такой поступок не укладывался ни в какие рамки. Преподобный Кэрроуэй молча обратился к Богу, прося у Него прощения и оправдываясь: чем возводить церковь в Песках, не лучше ли воздвигнуть ее в людских сердцах. Никто не мог бы усомниться в глубокой вере преподобного, но в эту минуту простое человеческое любопытство оказалось сильнее религии.

Вечером на постоялый двор вернулась Саран Оюун. Девушка ничуть не удивилась выбору миссионера. За время их знакомства она успела изучить его характер – это был сущий ребенок, добрый и озорной, с неисчерпаемым любопытством, которое он жаждал разделить со всем миром.

Монголка тут же объявила, что лично сделает пожертвование на зоопарк, а потом как следует возьмется за князя и, может быть, уговорит и его выделить средства. Преподобный Кэрроуэй был тронут до глубины души. Он похлопал себя по рясе, но не нашел ничего, что годилось в подарок, кроме разве что креста на груди – вот только, подумал он, Саран Оюун поклоняется Тенгри и Будде, не обидит ли ее такой жест?

Саран Оюун, однако, нисколько не рассердилась. Она с улыбкой взяла в руки крест, положила его на ладонь, погладила и с серьезным видом спрятала, а взамен преподнесла миссионеру хадак. Священник вздрогнул, как от удара током, и попытался отступить назад. Но Саран Оюун оказалась проворнее – пара легких движений, и хадак очутился на шее преподобного.