Зоопарк на краю света

Ее обещание растрогало преподобного, пусть даже его несколько смутило упоминание «божественного знака». Тенгри – монгольский бог, какое ему дело до христианина, проповедника Евангелия? Впрочем, преподобный тут же вспомнил и старину Би, который привязывал к повозке колокольчик Сань-Цин, и строки из книги Лу Гунмина. Так оно и было, в Китае исповедовали множество разных религий, которые прекрасно друг с другом уживались, и это никого не смущало; какие верующие, такой и бог, которому они поклоняются.

Религиозные убеждения преподобного Кэрроуэя решительно восставали против таких вольностей. Поэтому он поблагодарил Саран Оюун и осторожно добавил:

– Да хранит вас Господь.

Украдкой глянув на девушку, он увидел, что она ничуть не рассердилась, напротив, с радостью приняла его благословение.

Саран Оюун решила помочь преподобному не только потому, что ей приснился белый слон. Она верила в судьбу, а еще ей пришелся по душе этот недотепа-миссионер, который с таким искренним восторгом рассказывал о зоопарке. Он напомнил ей дядю, князя Гунсэннорова.

Вернувшись из Японии, князь долго делился с ней впечатлениями от путешествия. Он всегда оживлялся, когда описывал заграничные новшества, говорил, что они непременно должны появиться в степи. Он мог бесконечно обсуждать свои планы: где открыть школу, где построить завод, как залатать дороги, как переманить к себе иностранных преподавателей – в эти минуты он был охвачен мальчишечьим задором и любопытством, точь-в-точь как преподобный Кэрроуэй.

– Сначала мы с вами доедем до Чифэна, – радостно щебетала Саран Оюун. – Начальник округа хорошо знает моего дядю, он наверняка придумает, как вам помочь. У них там есть телеграф, можно связаться с Пекином.

Преподобный горько усмехнулся и покачал головой. Перевозить зверей не так-то просто, своими силами монголке и охранникам было не справиться.

Он напомнил, что труднее всего будет забрать животных из этой пустоши. Девушка гордо обвела вокруг себя рукой:

– Вся степь, на которую падает солнечный свет, благоволит имени Саран Оюун.

Не дожидаясь, пока преподобный спросит, что это значит, Саран Оюун принялась за дело. Она собрала телохранителей, объявила, что их охотничья вылазка закончена раньше срока и что теперь они доставят миссионера и его животных в Чифэн. Охранники растерянно переглянулись – приказ был довольно странный – но не посмели ослушаться госпожу. Они разобрали юрту, выбросили ненужные вещи, после чего один из них поскакал на самом быстром коне в ближайший сомон[54], чтобы раздобыть большие телеги.

Пока все ждали его возвращения, преподобный представил девушке своих подопечных, провел для нее краткую экскурсию, можно сказать потренировался на будущее. Он рассказал, откуда каждое животное родом, к какому виду относится и какие имеет повадки; монголка слушала с большим интересом и время от времени задавала вопросы.

Больше всего ее восхитил лев – восхитил сразу, с первой минуты. Девушку удивительным образом притягивал его непокорный, скрытый под ленивой оболочкой дикий нрав. Увы, Стражник на нее даже не взглянул: не привыкший к долгим переходам зверь сладко спал, зажмурив глаза.

Питон понравился меньше всего. При виде этого страшного, мрачного существа Саран Оюун отскочила в сторону, будто ее укололи иглой, и задрожала всем телом. Преподобный знал, что некоторые люди от природы боятся змей – неприязнь к этим созданиям человечество унаследовало от Евы. Он поспешно отвел монголку к Счастливице.

Саран Оюун сразу посерьезнела: она верила, что перед ней было то самое животное из ее сна, пришедший с запада белый слон. Она подошла ближе; Счастливица не стала уворачиваться и позволила ей себя приласкать, погладить уши и хобот. Подумав немного, Саран Оюун сняла с правой косы красную шелковую нить с кораллами и цветными камнями и повязала ее на один из бугорков рядом со ртом слонихи – у Счастливицы, как у самки, не было бивней, на их месте имелись лишь две крошечные шишки.

Девушка прикоснулась лбом к белой шершавой коже Счастливицы и длинными нежными пальцами перебрала, как бусины на четках, каждый камушек на красной нити. После она затянула нараспев тихую мантру; преподобный не понимал слов, но догадывался, что в них кроется некий таинственный, священный смысл. Постепенно мантра переросла в песню, а точнее, она с самого начала была и тем и другим.

Голос становился то громче, то тише, в его переливах звучали ноты холодной тоски. Эта песня могла бы лечь лишь на музыку степного ветра. Когда голос начал затихать, Счастливица подняла хобот и положила его на плечо Саран Оюун. Слониха будто бы уловила ритм ветров, поняла, что песня заканчивается, и переставила толстую ногу, чтобы девушка придвинулась поближе.

Преподобный стоял рядом и видел, как взгляд Счастливицы прояснился, стал прозрачнее, ярче; свет, который вобрали в себя ее зрачки, напоминал лунное сияние. Преподобный вдруг вспомнил, что уже слышал похожее пение – накануне в степи.

– Вы вчера пели? – немного резко спросил он.

Саран Оюун прижалась щекой к слоновьему хоботу и засмеялась: