Зоопарк на краю света

Преподобный Кэрроуэй округлил глаза и клятвенно заверил, что в зоопарке он такой оплошности ни за что не допустит. Ответ чиновника был вежлив, но тверд:

– Либо мы отправляем этих благословенных животных – каждого из них – обратно в столицу, либо погребаем их заживо во славу Высочайшей, Всемилостивейшей вдовствующей императрицы. В противном случае могут начаться беспорядки, и тогда мне трудно будет вас защитить.

Разумеется, пойти на это миссионер не мог, но он был один-одинешенек, все, что ему оставалось – высоко поднять голову и наотрез отказаться покидать кабинет. Начальник округа не решался крикнуть подчиненным, чтобы те вышвырнули иностранца на улицу или отправили его в тюрьму; он мог лишь вкрадчиво убеждать. Преподобный упрямо покачал головой и объявил, что раз он пришел с животными, значит, с ними и уйдет – если их убьют, то только вместе с ним.

Начальник Ду вовсе не желал отвечать за смерть проповедника. Он долго думал и наконец предложил компромисс:

– Пусть чифэнцы сами рассудят, как быть с зоопарком. Если уговорите половину из них, я не стану вам препятствовать.

Такое решение не слишком обрадовало миссионера, но это был лучший расклад, которого ему удалось добиться. Начальник округа дал преподобному семь дней сроку – одним днем больше, чем потребовалось Богу, чтобы сотворить мир, – на то, чтобы убедить местных жителей. Пришлось преподобному скрепя сердце встать перед загоном и во весь голос молить о помощи. Животные томились в тесноте, их беспокойство росло; даже у Счастливицы сдали нервы, и она все порывалась отбросить зевак подальше от загона – к счастью, преподобный каждый раз успевал перехватить ее хобот.

В этом загоне на обочине дороги когда-то запирали на время скот, теперь же в нем оказалось столько удивительных зверей, что к этому месту стал стекаться народ. Мало-помалу на смену страху вновь пришло любопытство; горожане сбивались неподалеку в кучки, увлеченно разглядывали животных и озадаченно указывали на них пальцем. У загона толклись и китайцы, и монгольские араты. Преподобный решил не упускать случая и попытался переманить чифэнцев на свою сторону.

В первый день он взывал к ним, пока не пересохло горло, но люди его не слушали, только смеялись: ничего себе, заморский черт какие-то заклинания выкрикивает. Во второй день он придумал новый способ – нарисовал на бумаге зоопарковые ворота для наглядности. Рисунок рассматривали многие, но с явным недоверием. Кто-то из детей швырнул в загон камень и комок грязи, к великому неудовольствию Стражника.

В третий день преподобный слепил из земли примитивный макет зоопарка и стал тоном американского коммивояжера расписывать, какой чудесный уголок обустроят в городе. Он даже поступился своими принципами и подчеркнул, что животные-то – любимцы покойной вдовствующей императрицы, удостоенные монаршего благословения и приносящие необъяснимую удачу. Имя вдовствующей императрицы для чифэнцев кое-что да значило, и публика начала потихоньку оттаивать. Преподобный порадовался, заметив, что один человек слушает необычайно внимательно – особенно с тех пор, как прозвучало имя покойницы, – и беспрерывно кивает, как будто миссионер уже во всем его убедил. Но стоило преподобному заговорить с ним, как тот неожиданно спросил, нельзя ли купить шкуры и кости животных: звериные косточки от самого императорского дома наверняка станут ходовым товаром. Помрачнев, преподобный сердито отказался.

В четвертый день на Первой улице появился лама.

Тощий, кожа да кости, в ветхой темно-красной кашае, за спиной он нес котомку, а в руке – два ивовых прута. Смеясь на ходу, как слабоумный, лама приблизился к загону. Преподобный глянул на чудаковатого незнакомца и невольно попятился, освобождая дорогу. Лама, однако, остановился, обвел глазами животных, затем повернулся лицом к наводнившим улицу прохожим и во весь голос запел:

Где мои предки?
В байринских степях!
Как зовется моя родина?
Байринский ветер!
Кто я таков?
Безвестный монах-скиталец.
Шагдар, Шагдар[75]

– славное имя!Куда я брел с котомкой за спиной,
С ивовыми прутьями[76] в руке?
На все четыре стороны,
Искал судьбу, что уготовил мне Будда.
Нашел судьбу-то?
Нашел, нашел, вот она, передо мной.
Кто эти несчастные твари?
Они благороднее всех нас, вместе взятых.
Глядите, грозный зеленый лев!
На нем восседает Манджушри[77].
Глядите, слон шести парамит[78]!
Священное животное Самантабхадры[79].
Зачем пришли они в наш грешный мир?
Одному Будде ведомо.