Зоопарк на краю света

Впрочем, как Хуэйюань ни упрашивал Сяоманя спуститься, тот и бровью не повел. Лишь когда подошел Толстяк-настоятель, Сяомань выпрыгнул из ниши и завыл на него по-волчьи. Толстяк-настоятель нахмурился, торопливо выудил из-за пазухи ломтик сушеной говядины и сунул ее мальчику в рот. Сяоманю пришлось ограничиться мычанием – ему жалко было выплевывать кусочек мяса.

– Его судьба связана с Буддой, – сообщил настоятель подоспевшему миссионеру. – Пусть остается у нас, пострижем его в монахи!

Преподобный и на этот раз ответил, что решать самому ребенку. Сяомань понятия не имел, что такое монашеский постриг, его интересовала только ниша Покровителя. Мальчику ужасно хотелось снова туда забраться, так что Хуэйюань не отходил от гостя ни на шаг, боясь, как бы Сяомань не навлек на них беду.

Поразмыслив, преподобный пригласил Саран Оюун и Толстяка-настоятеля в часовню, где они разложили перед Сяоманем крест, связку золотых колокольчиков и деревянную рыбу[94] и предложили ему выбрать для себя будущее. Саран Оюун вдобавок принесла с собой молитвенный флаг[95], который передал для Сяоманя Шагдар.

Сяомань стоял посреди часовни, испуганно смотрел на религиозную утварь и не понимал, что нужно этим взрослым. Преподобный наклонился к своему подопечному и что-то шепнул ему на ухо, а затем подтолкнул вперед. Позади шаманка с настоятелем с интересом пытались угадать, что Сяомань сделает дальше.

Взгляд Сяоманя вновь и вновь переходил с одного предмета на другой, не задерживаясь подолгу ни на одном из них. Казалось, мальчик не знает, как поступить; он то и дело поглядывал на окна, словно хотел посоветоваться с кем-нибудь из животных. Однако и окна, и дверь были плотно закрыты, мало того, у двери толпились какие-то незнакомые люди.

После долгих сомнений Сяомань сгреб все четыре предмета в кучу и стремглав ринулся с ними вон из часовни. Взрослые выскочили следом и увидели, как Сяомань подлетел к слоновьему домику, бросил свою ношу на землю, прильнул головой к телу Счастливицы и запричитал на неведомом языке.

Счастливица безмятежно слушала и время от времени покачивала ушами. Выплакавшись, Сяомань спрятал голову в большом стоге сена на полу. Казалось, мальчик со слонихой о чем-то договорились, потому что Счастливица медленно вышла из загона, подобрала хоботом крест, колокольчики, рыбу и флаг и вручила их подбежавшему священнику. Ее глаза светились беспредельной нежностью, будто у матери, которая души не чает в своей кровинушке.

Саран Оюун с настоятелем рассмеялись и больше не поднимали эту тему.

Холода к северу от Великой стены напоминали резвых коней, что мчатся в степи: думаешь, они еще далеко, только глазом моргнешь – а они уже перед тобой.

В том году зима в Чифэне выдалась студеной и снежной, год еще не закончился, а город уже несколько раз замело. Чифэн укутался белым покрывалом, на улицах выросли гигантские сугробы, те дома, что были пониже, почти совсем засыпало – виднелись лишь черные обледенелые крыши. Горожанам еще повезло, они могли укрыться от мороза за плотными стенами, к тому же горы Хуншань и Наньшань заслоняли Чифэн от суровых ветров. А вот чуть поодаль, на ровных степных просторах, вовсю бесновались снежные бури, превратившие степь в поистине страшную запретную территорию. Попрятались и пастухи, и разбойники; счета ненависти, долги дружбы – все было отложено до нового года.

В эту лютую стужу замерла практическая вся привычная жизнь. Люди сидели в ватных куртках по домам, без крайней необходимости не выходя за порог. Вскоре в «Ноев зоопарк» почти перестали наведываться посетители – чифэнцы больше не мчались в метель полюбоваться на животных.

Впрочем, смотреть в ту пору было особенно не на что. Чтобы звери смогли перезимовать и дожить до весны, преподобный уже давно держал их взаперти, в домиках. Толстые березовые двери были как следует закрыты, а дверные и оконные щели заделаны тряпками, чтобы не дать стылому воздуху ни малейшей возможности проникнуть внутрь.

С помощью Саран Оюун преподобный Кэрроуэй успел запасти достаточно угля и хвороста, кроме того, он разумно расходовал сухой коровий и слоновий навоз, а потому мог не бояться, что домики останутся без отопления.

Однако печки находились снаружи, прилегали к стене каждого домика. Уголь и хворост не умели сами сигать в топку, кто-то должен был ежедневно вставать спозаранку и идти в непогоду к печкам, чистить их и заполнять заново. Работа была тяжелой, непосильной для слабого здоровьем ребенка, даже такого усердного, как Сяомань. Поэтому большая часть дополуденных хлопот легла на плечи преподобного.

После очередного снегопада наступило ясное утро. Преподобный запахнул поплотнее ватный халат, замотался шарфом из овечьей шерсти и толкнул входную дверь; мороз пронзил его десятками стрел, нашпиговал иглами, точно ежа, и миссионер невольно попятился. Выдохнув белое облачко пара, он заставил себя перешагнуть порог. Воздух был ледяным, прозрачным.