Зорге. Под знаком сакуры

— Еще чашку кофе, пожалуйста. И, если можно, свежее пирожное, пожалуйста, — и когда официантка развернулась, чтобы убежать к пожилому японцу, который в трескучем песке варил кофе, Зорге остановил ее и внес поправку в заказ: — Два кофе и два пирожных!

Как же завалилась их группа, кто конкретно ее выдал? Макс, Мияги, Одзаки, Бранко? Или он сам, Рихард Зорге? Не было на это ответа. Может, выдал кто-то из информаторов? Но информаторы даже друг друга не знали, в лучшем случае знали двух человек, на которых замыкались, и все, но таких было очень немного — в основном информаторы выходили только на одного человека и не более того. Сегодня ночью, проснувшись, Зорге долго хлопал глазами, перебирал в памяти своих людей — перебирал поименно: вот Ямана Масадзапе, вот Ясуда Токутаро, вот Кикути Хатиро… Ни в одного из них он не мог бросить камень. Предателей среди информаторов не было.

Тогда кто же сдал двух его товарищей?

Был и второй вариант, самый досадный — их вычислили. Расторопные агенты, сопровождавшие его всюду, вплоть до унитаза — извините! — протоколирующие каждый шаг Зорге и засекающие точное время — во столько-то он распахнул дверь кабинки в общественном сортире, а во столько-то расстегнул пуговицы на штанах, проследившие всю его жизнь в Токио, начиная со дня приезда, кончая сегодняшними метаниями, — они виноваты? Вычислили с помощью хитрых математических формул и звериного чутья?

Хотя это и маловероятно было, но нечто подобное Зорге допускал.

Еще имелся вариант. Его могла разменять в какой-нибудь хитрой своей игре Москва. Версия, конечно, чудовищная, но как всякий хороший аналитик, Зорге не имел права сбрасывать ее со счетов.

Он почувствовал, как сердце у него вновь начала придавливать боль, вначале слабо, потом сильнее, затем еще сильнее, он втянул в себя сквозь зубы воздух, задержал его во рту, — вроде бы простой рецепт, а иногда помогает… Помогло и сейчас — боль отпустила.

— Обыск был, Томо-сан? — спросил он тихо.

— Был. Целые сутки. Все картины перевернули, даже свежие, краской испачкались, ходили, как трубочисты, сплошь извозюканные. Если хотите посмотреть — пойдемте, увидите все сами.

— Нет, Томо-сан, — Зорге отрицательно покачал головой, — мне туда нельзя.

Служанка все поняла, вздохнула горестно.

Случилось невероятное — к полковнику Осаки приехал сам «японский Лоуренс», как в печати все чаще и чаще стали называть генерала Кэндзи Доихару.

Таким сравнением генерал был доволен, но о себе говорил другое: он — самый умный генерал островной империи.

Знающие его люди считали — насчет ума можно поспорить, а вот насчет хитрости равных ему нет, Доихара был самым хитрым генералом в армии микадо.

Когда он вошел в кабинет Осаки, глаза у полковника сделались такими большими и круглыми, что готовы были выкатиться из черепушки — хорошо, что не вывалились и, влажные, не шлепнулись на пол.

Впрочем, надо отдать должное полковнику — он быстро пришел в себя и низко поклонился генералу:

— Доихара-сан!

Высокий гость небрежно придавил воздух рукой:

— Сиди, сиди! — И, подавая пример, сам опустился в глубокое кресло, приставленное к столу. Обмахнулся белым надушенным платком. — Фу-у… День, однако, летний, хотя за окном — осень.

— Да, Доихара-сан, — вежливо поддакнул Осаки, — осень.

— Ну что, Осаки, группа твоя готова к дальнейшей борьбе с врагами империи?

— Так точно, Доихара-сан. Несколько человек мы уже арестовали. Очередь за иностранцами. «Кемпетай» тоже готова, хоть сейчас можем выехать. А что, уже можно? — аккуратно, чтобы не вызвать гнева вопросом, поинтересовался он.

— Да, европейцев можно брать.

— Что, премьер-министр дал разрешение на их арест?

— В том-то и дело, что не дал. Мстит за арест Одзаки, очень недоволен этим. — Доихара вновь обмахнулся платком. — Но это уже ничего не значит.

— Не понял, Доихара-сан.

— И понимать особо нечего. Дни принца Коноэ на посту премьер-министра сочтены. Думаю, что уже завтра он будет сидеть у себя дома и от нечего делать читать скучные стихи древних японских поэтов. А что там эти двое, арестованные? Одзаки и художник этот, туалетной бумажкой нарисованный?

— Мияги? Одзаки ничего не говорит, молчит, на вопросы не отвечает, а Мияги попытался покончить с собой. Умереть мы ему не дали, Доихара-сан.

— Правильно. Смерть он должен воспринимать, как награду, а награду мы ему не обещали.

— Убедить принца Коноэ не удастся? Насчет иностранцев… Если совершить еще одну попытку, Доихара-сан?

— Бесполезно.

— А так что же получается… Мы нарушаем закон?

— Я же сказал, на посту своем Коноэ долго не просидит. Через считаные часы его уже не будет. Но даже если он и останется на некоторое время, ситуация с Одзаки все равно загонит его в угол. Принц — политический труп.

Осаки все понял — наконец-то дошло до его не самой сообразительной головы, — поклонился Доихаре:

— Из вас вышел бы лучший за всю историю Японии премьер-министр.

В ответ последовал небрежный взмах рукой:

— Мне это совсем не надо, Осаки, — не люблю находиться под светом юпитеров, — а вот генерал Тодзио — совсем другое дело.