Зорге. Под знаком сакуры

— В вашем квартале полно полицейских — споткнуться можно, — голос у велосипедиста совсем угас, перешел на шепот, — под каждым деревом — по десятку. Здесь что-то происходит, господин?

— Вроде бы ничего не происходит. Может быть, какие-нибудь полицейские учения?

— В дождь? — Велосипедист поежился, глянул в рыжеватое ночное небо. — Нет, так не бывает, полиция в дождь учения не проводит, она бережет себя, умеет это делать. До свидания, господин, — посыльный поклонился, перекинул ногу через раму, будто бескостную тряпку, второй ногой оттолкнулся от земли, прощально звякнул звонком и через несколько мгновений исчез в мутной пелене.

Зорге проводил велосипедиста внимательным взглядом, осмотрел темную улочку, ничего не засек — полицейские умели прятаться, — поймал губами холодную струйку воды, пролившуюся с неба, и, держа коробку в вытянутой руке, прошел в дом.

Полицейские, набившиеся в пространство вокруг его дома, как семечки в шляпу подсолнуха, кукующие, мокнущие и мерзнущие под стылым дождем, — понятно, к чему это. Внутри, под сердцем, что-то заныло протяжно, тихо, в плотной наволочи дождевой пыли ничего не было видно; прежде чем войти в дом, Зорге пошарил глазами по небу, ничего там не различил, и острая непреодолимая тоска ухватила его за горло цепкими пальцами… Еле-еле с ней справился.

В дом вошел с широкой жизнерадостной улыбкой.

К утру возбужденное лицо полковника Осаки приобрело серый цвет, глаза потухли: такое всегда бывает с людьми, если они что-то передержат в себе, либо в них просто перегорит огонь ожидания. Поглядев на часы, полковник, стараясь, чтобы его голос звучал бодро, произнес:

— Наступает время вытаскивать моллюски из раковин — час хоккигай! Где прокурор Иосикава?

Часы показывали уже половину шестого утра. Судя по всему, Иосикава должен был появиться с минуты на минуту. Осаки вновь нацепил на себя парадную саблю, — собственно, он нацепил ее еще вечером, но потом снял, поскольку операция была перенесена на утро, — прошелся по кабинету, ощущая приятную тяжесть оружия. Сабля придала ему бодрости, серое лицо полковника увлажнилось потом.

В дверь всунулся майор Икеда, блеснул круглыми очками:

— Прокурор Иосикава прибыл.

— Очень хорошо. Позвони в полицейский участок, узнай, что там в доме Зорге? Разошлись ли посольские пьяницы?

Через минуту в двери снова показалась голова Икеды.

— Не разошлись еще. Шумят.

— Тьфу! — у Осаки от досады даже щека задергалась, он сплюнул вторично, покосился в сторону окна. В окне студенисто подрагивала вязкая ночная темнота. — Надо подождать, когда Зорге останется один, — наконец произнес он.

— А с остальными европейцами как быть? С Клаузеном и Вукеличем как?

— Остальных — брать!

— А если кто-нибудь из них успеет предупредить Зорге?

— Ну и что? Даже если кто-то из них и предупредит… Что это изменит, Икеда?

Икеда молча приподнял узкие натруженные плечи. Полковник повысил голос:

— Мы же его не выпустим, Икеда, даже если он заберется в багажник посольской машины и закроется на все замки. Он — наш! Поэтому, — Осаки не стал больше ничего объяснять, сделал красноречивое движение рукой, выпроваживая майора из кабинета.

Майор поклонился шефу и, задом открыв дверь, выдавил себя в коридор.

Дождь, продолжавший стучать монотонно, лениво, буквально изматывавший своим звуком людей, которые провели бессонную ночь и хотели спать, неожиданно застучал сильнее, Осаки встряхнулся, приподнялся на цыпочки, открыл форточку. Всунул в нее голову.

— Ах-ха! — ему захотелось, как в детстве, поймать нижней губой серую дождевую струйку и отцикнуть ее подальше от себя. Но этого нельзя было делать. Несолидно. Полковник, ошалело крутя головой, вылез из форточки и с грохотом, так, что из форточного переплета чуть не вылетело стекло, захлопнул ее.

Гости покинули дом Зорге в шесть часов утра. Рихард вышел проводить их во двор, но Кречмер придержал его рукой и жалеючи произнес:

— Дождь ведь… Чего зря мокнуть? Возвращайтесь. Спасибо за общение, вечер был великолепный.

Поежившись невольно от частой холодной капели, попавшей за воротник, Зорге согласно наклонил голову и, пожав всем руки, вернулся в дом.

Ничего подозрительного в крохотной, почти игрушечной улочке, где располагался арендуемый им дом, Зорге не заметил. Если тут и были полицейские, о которых его предупредил велосипедист, то они обладали способностью становиться невидимыми, неслышимыми, совершенно бестелесными. Зорге вздохнул и закрыл на замок дверь.

Он успел снять с себя только пиджак с рубашкой и натянуть на плечи полосатую шелковую пижаму, как внизу хрипло затренькал старый электрический звонок.

«Кого это еще нелегкая принесла? — недовольно подумал Зорге. — Наверное, вернулся Кречмер, забыл что-нибудь… Он всегда все забывает».

Не меняя пижамы на пиджак, Зорге спустился вниз, открыл дверь.

В сереющем предутреннем сумраке не сразу узнал человека, который звонил, а когда узнал, то невольно бросил взгляд вниз, на его обувь. Это был Аояма, офицер из «кемпетай». На ногах у него красовались туфли, которые ему подарил Рихард. Зорге мрачно усмехнулся.