Зорге. Под знаком сакуры

Ощущения опасности, которое всякий раз загоралось в Зорге, будто некий тревожный индикатор, если он чувствовал ее приближение, не было. Рихарду принесли вторую чашку кофе. Он неожиданно вспомнил, как Кристина Герлах готовила кофе в Москве, в Доме коммуны, с солью (по его, между прочим, рецепту), — это было вкусно и необычно… Эх, какие были времена! Зорге сунул в чашку два крохотных охристых кусочка тростникового сахара, размешал. Сделал пару глотков — кофе был в самый раз.

Времени было десять минут девятого.

Человек, сидевший за соседним столиком, достал из кармана пиджака пачку сигарет, неторопливо раскрыл ее, сунул одну сигарету — короткую, с золотым обрезом, — в рот. Похлопал по карманам пиджака: не громыхнут ли где спички? Спичек не было — кончились, как говорят в таких случаях.

Вздохнув с досадою, человек приподнялся и выжидательно глянул на столик Рихарда.

— Не найдется ли у вас прикурить?

— Конечно, конечно, — Зорге придвинул спички к краю стола, — прошу!

Переброс спичек к краю стола, как и слово «Прошу», произнесенное в конце, были обязательными составными компонентами пароля. Как, впрочем, и время действия пароля: от восьми ноль-ноль до восьми часов десяти минут.

Неторопливо раскурив сигарету, связник вернул спички и неожиданно задумчиво произнес:

— А ведь мы с вами где-то встречались, только не помню, где… Лицо очень знакомое.

— По-моему, это было в Сингапуре, — сказал Зорге, — в отеле, который называется, как и этот, — «Лотос».

— Точно! Нам тогда здорово мешал разговаривать этот пьяный журналист… Как же его звали? — Курьер приложил палец ко лбу. — Забыл.

— Эрнесто.

Имя Эрнесто тоже было ключевым в пароле, как и название сингапурского отеля, без них пароль был бы недействителен. Год назад в Сингапуре действительно происходила довольно невнятная «топтучка» журналистов и этнографов, посвященная культуре народов Индийского океана, и самым горластым, самым пьяным человеком на той конференции был испанский журналист Эрнесто Клич. Все это было, было, все это можно проверить и, если бы кто-то усомнился в подлинности факта «топтучки» и имени испанца, получил бы доказательства: да, это было.

Курьером, подошедшим к столику Зорге, был старый берлинский знакомый Пауль Ахт.

Пауль пробыл у столика Зорге всего полторы минуты, Рихард похлопал себя по карманам пиджака, там брякнули спички…

— Вы знаете, я человек запасливый, — сказал он, — всегда ношу с собой спички про запас, поэтому… — он протянул Ахту коробок спичек с яркой наклейкой, изображавшей доблестного германского солдата, — держите на память о встрече в Сингапуре.

Пауль Ахт прижал руку к лацкану пиджака, проговорил тихо, понимающе, на полуграмотный крестьянский лад:

— Благодарствую!

Просмотрев стопку немецких газет, Пауль ушел, — все такой же маленький, подвижной, как колобок, неутомимый, с щеточками бровей, в которых, как и в голове, также начала искриться седина. Мало ее, седины этой еще, но скоро она пойдет в рост: Пауль Ахт поседеет быстро, может даже вообще побелеть в несколько минут, такова у него природа, папа с мамой таким произвели на свет.

И хотя Пауль еще полтора дня жил в этом отеле — он ожидал рейсового самолета из Индии, из Бомбея Ахт летел дальше, больше они не увиделись — нельзя было.

Над Китаем гражданские самолеты не летали — только военные: после того как японцы в ночь с седьмого на восьмое июля высадились в Северном Китае около старинного каменного моста Марко Поло и попытались превратить в большую котлету местный гарнизон, расположенный неподалеку, небо в Поднебесной затянуло дымом — никакой штурман не разберется, где какой город находится. Японцы захватили Шанхай и Тяньцинь, а тогдашнюю столицу Китая просто-напросто вырезали.

В Токио у Зорге имелось несколько папок с фотоснимками чудовищной резни, устроенной японцами в Нанкине. Женщины, дети, старики. Вспоротые животы с мертвыми, от ужаса вывернутыми наизнанку лицами, безголовые женские тела.

С тех пор гражданские самолеты всего мира стали облетать Китай стороной, будто чумное место — у пилотов от страха даже лица делались белыми: название китайского города Нанкина сделалось нарицательным. Вот почему Пауль Ахт ждал рейсового самолета из Бомбея. Этим же самолетом Зорге отправил в Москву две больших посылки — два чемодана, которые привез с собою из Токио: наряды для Кати Максимовой.

Он представлял, как она будет им рада, и улыбался по-детски счастливо и открыто… Как все-таки мало нужно женщинам для того, чтобы они были довольны.

Исии Ханако была актрисой разносторонней, она и танцевала, и пела, и исполняла драматические роли — причем не только в традиционном японском стиле, могла исполнить даже что-нибудь шекспировское: конечно, роль Дездемоны была для нее трудновата, как были трудны и другие крупные роли европейского репертуара, а вот какой-нибудь проходной образ Исии могла вылепить с блеском. В этом Зорге был уверен твердо.