Зорге. Под знаком сакуры

Если само помещение было относительно чистым, в нем, как в городском нужнике, сильно пахло хлоркой, то о войлочных матах этого сказать было нельзя, на линии головы они были сплошь залиты чем-то бурым, что и отскоблить было невозможно — это умелые стрелки из наганов вышибали мозги осужденным, рассыпали по войлоку, Берзин ощутил, как у него дернулась и замерла щека. Впрочем, сейчас эти детали не имели уже никакого значения.

В углу, на одной линии с дверью, к стенке был прикручен старый эмалированный рукомойник с кривым носиком — видать, палачи-чистюли после каждой казни мыли себе руки, шутили, завидовали друг другу — кому Зинка-буфетчица дала, а кому не дала, — и совсем не обращали внимания на человека, которого только что убили.

Все это Берзин понял. И опять его лицо осталось спокойным, в душе ничего не дрогнуло.

— Вперед! — глуховатым голосом скомандовал один из сержантов. Пройдя метра три вперед, Берзин хотел было остановиться и обернуться, но последовал резкий окрик:

— Не оборачиваться! — И следом: — Стой!

Берзин остановился. Ему показалось, что откуда-то сверху, а может быть снизу, в эту бетонную коробку принесся свежий воздух, он поверил в него, втянул этот ветреный, пахнущий не селитряной кислятиной и не хлоркой, а летними цветами воздух в себя — ноздрями, ртом, порами втянул и задохнулся на мгновение, пространство перед глазами прояснело, сделалось светлее.

Позади, за спиной, сухо щелкнули два курка, но Берзин постарался не обращать на этот звук внимания — прошлая жизнь осталась для него далеко отсюда, там, где его уже никогда не будет, сейчас он устремлялся в будущее, а будущее для бывшего начальника Разведуправления должно было наступить через несколько минут. Он ждал его, ждал, как избавления от прошлого… Наконец-то!

Сзади что-то треснуло, по стенам пробежал отсвет багрового огня, похожий на северное сияние, последнее, что уловил Берзин, был удушливый аромат цветов, который он только что ощущал. Берзин полетел вперед, головой в толстую войлочную ткань, и сполз вниз, лицом прямо в решетку, через которую из этой камеры в канализацию стекала кровь.

Энкавэдэшники повернулись к Берзину спиной и как ни в чем не бывало начали мыть руки.

Зорге иногда завидовал Бранко Вукеличу, его умению держать удар, вообще умению жить с открытым забралом — Бранко всегда достойно встречал неприятности, проходил их, будто тяжелые пороги, и становился победителем, Рихард считал, что ни у него, ни у Макса, ни у Ходзуми такого дара нет, хотя в мужестве этим людям не откажешь никак — а в этот вечер он увидел Бранко подавленным, серым, непохожим на себя. Рихард даже забыл про трубку, которую собрался раскуривать, когда увидел Вукелича таким…

— Бранко, что случилось?

Бранко молча опустился в кресло, положил руки на колени, глянул на Рихарда пронзительно, тоскливо и отвернулся. В груди у него возник какой-то странный птичий стон — возник и угас, перехваченный чем-то тугим — задавило его.

— Что с тобою, Бранко? — встревоженно спросил Зорге.

Наконец Бранко выдавил из себя одно слово, лишь одно: «Эдит», и обреченно махнул рукой.

Зорге вздохнул, швырнул трубку на стол и сел рядом с Бранко на подлокотник стула. Эдит, долговязая белобрысая датчанка, была женой Бранко Вукелича. Поженились они давно, еще в студенческие годы, когда Бранко протирал штаны в университете, а Эдит Олсон преподавала физкультуру в одной из парижских школ — учила девочек делать шпагат, а мальчишек — лихо прыгать через коня и пушечными ударами гасить волейбольный мяч.

Минута молчания была долгой — Бранко, подавленный и растерянный, не мог говорить, у него словно бы отнялся язык, Зорге тоже молчал — не знал, что сказать. Редкое состояние — обычно он знал, что говорить.

Наконец Бранко Вукелич выдавил хриплым чужим шепотом:

— Эдит бросила меня.

Зорге, приготовившийся к любому повороту событий, в ответ неожиданно хмыкнул:

— Ну и что? — небрежно помотал перед собой ладонью, разводя воздух — событие это, мол, совершенно рядовое в масштабах мира… Подумаешь, жена ушла. Может, жены для того и существуют, чтобы уходить и тем самым хоть малость отрезвлять излишне возбужденных мужчин. — Еще неведомо, Бранко, кому повезло, тебе или ей, — сказал он.

— Эдит, — заведенно проговорил Бранко и замолчал.

— Служанка приготовила мне вкусный ужин, давай его разделим на двоих, — предложил Зорге.

В ответ Бранко безучастно кивнул — вроде бы согласился.

— Ты пойми, Бранко, ты молод, ты настолько молод, что тебе еще можно жениться по меньшей мере раз пять… У тебя вся жизнь впереди.

Бранко вновь безучастно кивнул. Зорге отметил невольно, что слова, жесты и вообще все происходящее до Бранко не доходят, вот ведь как, и то, что Бранко согласно кивнул, совершенно ничего не значит.