Зорге. Под знаком сакуры

Франция, которая вслед за Англией объявила войну рейху, лихорадочно достраивала оборонительную «линию Мажино». В Германии на этот счет только усмехались. Взяли Данию, высадились в Норвегии, через день — в Голландии, Бельгии и Люксембурге — везде сразу. Европу затрясло.

Зорге был прав, когда сказал Отту, что фюрера Дания интересует постольку поскольку, его больше интересует Франция.

Немцы не стали брать линию Мажино в лоб — действительно очень хорошо укрепленную, глубоко зарывшуюся в землю и ощетинившуюся стволами зенитных орудий (ее потом просто-напросто забросают гранатами через вентиляционные шахты, и все защитники линии останутся лежать в казематах — там будет их последний приют), а обошли укрепления с севера и повели широкое наступление на Францию.

Вскоре великая страна пала.

Успехи гитлеровских вояк действовали на японских генералов, как хороший коньяк на знатоков элитных напитков — им очень захотелось выступить где-нибудь в роли победителей (впрочем, «где-нибудь» — это слишком размыто, — выступить в своих «окрестностях», в Азии, на Дальнем Востоке), и Гитлер на это очень рассчитывал.

В результате японский МИД послал в Берлин своего гонца — в высоком чине — с уведомлением, что Токио готово вступить в переговоры.

Зорге об этом немедленно сообщил в Москву.

Жена Бранко Вукелича объявилась далеко, на краю краев земли — в Австралии.

— Эх, Эдит, Эдит, — зажато вздохнул Бранко, забрался платком под стекла очков — глаза у него повлажнели, в горле возник кашель. — Эх, Эдит, — повторил он заведенно.

— Может, слетаешь в Сидней? — Зорге обхватил его за плечи. — Слетай, Бранко, поговори с ней…

— А толку-то? — Бранко с жалобным видом покачал головой.

— Вдруг будет толк?

— Бесполезно, Рихард. Я очень хорошо знаю Эдит. — В горле у Вукелича неожиданно захлюпали слезы, он, сопротивляясь им, снова закашлялся.

Слез своих Вукелич не стеснялся, знал, что если бы такая беда произошла с Рихардом, тот тоже бы заплакал. Жизнь — штука беспощадная, бьет больно.

Бранко выкашлялся, потом промокнул платком глаза, протер стекла очков.

— Все, — произнес он сипло, — все! Больше не буду.

— Может, дружище, поедем куда-нибудь, выпьем, а? — Зорге тряхнул приятеля, у того даже пиджак затрещал. — Ну! Не кисни только!

— А я, Рихард, и не кисну, — уже спокойно, без дрожи в голосе проговорил Бранко, — тут совсем другое… Ты не знаешь, как это больно.

Рихард промолчал. Вспомнил свое расставание с Кристиной, вспомнил Катю, помрачнел.

— Поедем все-таки, Бранко, выпьем чего-нибудь, — тихо проговорил он.

В ответ Бранко молча кивнул.

В Токио все чаще и чаще стали обсуждать военные переговоры Японии с Германией. В посольстве не проходило и дня, чтобы не появлялись люди из военного министерства, не проводили совещания с посольскими чинами. Майор Шолль иногда заваливался в кабинет Рихарда совершенно взмыленный.

— У японцев все построено так, что ничего не поймешь, — жаловался он, — замышляют одно, обсуждают другое, делают третье, а получается четвертое. И связи между первым, вторым, третьим и четвертым нет совершенно никакой. Вот люди!

Рихард сочувственно наливал Шоллю газированной воды из сифона и протягивал стакан с соболезнующим видом:

— Мог бы налить тебе что-нибудь покрепче, но нельзя ведь?

— Нельзя, — сожалеюще вздыхал Шолль и залпом опрокидывал стакан в себя, с силой опечатывал кулаком собственный живот и убегал от Зорге с негодующим возгласом: — Вот люди!

Но один раз он открыл дверь в кабинет Зорге снова, всунул голову и проговорил со вздохом:

— А может, они не люди, а?

Рихард неопределенно пожал плечами:

— Не знаю! — посмотрел на часы: через пятнадцать минут он должен будет докладывать послу, что пишут газеты в мире и чего новенького появилось в печати рейха.

Когда он пришел к Отту и открыл папку, чтобы начать доклад, посол остановил его взмахом руки:

— Погоди, погоди со своими газетами, Рихард.

Зорге закрыл папку.

— Что-то случилось, Эйген?

— Совершенно ничего. Вечером я познакомлю тебя с важным человеком, прибывшим из Берлина.

— Чем он интересен?

— Узнаешь.

Что ж, вечером, так вечером. Зорге молча наклонил голову. Посол вгляделся в его лицо:

— Рихард, ты чем-то озабочен?

По лицу Зорге пробежала тень, он сделал неопределенный жест.

— Особо ничем.

На самом деле заботы были: Клаузен заболел и не вставал с постели уже долго — сказывались отравление ипритом на фронте, постоянное ощущение опасности, которое не проходит даже во сне, давит тяжелым грузом, тревожит изношенное сердце, — в общем, передача радиошифровок в Москву прекратилась.

Зорге оказался без связи. Человек, который ехал к нему в Токио, застрял в Гонконге — обнаружились неполадки с визой. Нужно было срочно снаряжать кого-то в Гонконг, на встречу со связником…

Вот только кого? Анну Клаузен не пошлешь, она ухаживает за больным мужем, Бранко тоже не пошлешь — он иногда не может выскочить из своего агентства даже на десять минут, так у него все сложно… Больше иностранцев в группе не было. Японцев посылать нельзя, это сразу будет засечено… Так кого же отрядить в Гонконг?