Зорге. Под знаком сакуры

Макс продолжал лежать в постели: сердце иногда прихватывало так, что он не мог ни двигаться, ни дышать, лежал на кровати грузной глыбой и тяжело хрипел.

— Ну что, Аня? — спрашивал Зорге у жены радиста. — Как он?

— Все застыло на одной точке — ни туда ни сюда, — сказала та. — Из Китая выписали лекарство, у нас в Шанхае друзья остались, они раздобыли какое-то очень редкое снадобье, посмотрим, вдруг оно поможет. — Аня приложила к лицу платок. — Его добивает фронт, Рихард, газовое отравление…

— Понятно. — Уж кто-кто, а Зорге хорошо знал, что такое газы, хотя самого его эта страшная участь, слава Богу, миновала; если бы попал, то валялся бы сейчас, как и Макс, в лежку, а возможно, вообще бы не лежал, догнивал бы где-нибудь в общей могиле.

Ждать, когда поправится радист, больше нельзя, нужно что-то срочно предпринимать. Кто увезет материалы из Токио? Это должен быть иностранец. Или иностранка. Иностранка, иностранка… Женщина, значит. Надо будет пробежаться по персоналиям немецкой колонии, выяснить, кого куда понесет в ближайшее время дорога.

Когда Зорге вышел от Макса, около его машины стояли двое из полиции «кемпетай», этих ребят ни с кем не перепутаешь, уж больно у них специфические лица: только «кемпетай» умеет превращать физиономии своих сотрудников в глиняные маски — ни одной живой черточки, ни одной подвижной маски.

Зорге громко хлопнул в ладони — будто из револьвера выстрелил, — поднял в приветственном жесте руку:

— Привет, ребята! Ну как, на посту обошлось без происшествий?

Сотрудники «кемпетай» дружно отвернули головы в сторону, с безразличным видом начали рассматривать окрестные здания.

— Молодцы, ребята, — похвалил их Зорге, завел мотор машины.

В висках, в ушах что-то звенело, трещало, будто свою бесконечную песню вели какие-то неведомые насекомые, способные рождать громкие звуки: цикады, сверчки, саранча, стригуны, уши вообще давило, словно бы кто-то пытался засунуть туда, прямо внутрь раковин, пробки — хорошо еще, что боли никакой не было, только неудобство. Зорге включил скорость и отъехал от серого, в выщербинах, тротуара. В боковое зеркало засек, что следом от тротуара отъехала еще одна машина. С сотрудниками «кемпетай».

Полковник Осаки сидел у себя в кабинете в немой задумчивости и никого не принимал. Перед ним были разложены служебные бумажки, исчерканные иероглифами. Наконец Осаки очнулся и нажал на кнопку электрического звонка.

На пороге возник дежурный — долговязый молодой японец в штатском костюме. Из штанов своих он явно вырос — они были короткие и едва прикрывали носки.

Полковник недовольно поморщился, но ничего не сказал.

— Икеду ко мне!

Начальник аналитического отдела явился мгновенно, будто ждал вызова к шефу за дверью — ну просто джинн из волшебной бутылки, а не майор Икеда. Осаки небрежно ткнул в тяжелый, обитый кожей стул, приставленный к столу:

— Садись!

Тот сел на краешек стула, выставил перед собою ноги с острыми коленками, обтянутые дешевыми брюками: у Икеды была большая семья, и он на всем экономил.

Полковник одним коротким движением сгреб в кучу бумажки, лежавшие перед ним на столе.

— Прочитай. И скажи, что ты об этом думаешь?

Икеда ловко сложил бумажки в стопку, примял их ладонью.

— Здесь прочитать, Осаки-сан, или я это могу сделать у себя в кабинете?

— Читай здесь. Тут читать-то, — Икеда усмехнулся едко, — муха один раз капнет и весь текст накроет.

Это были донесения сотрудников «кемпетай», которые следили за Зорге, Клаузеном и Вукеличем — тремя иностранцами, чьи встречи были засечены неоднократно, — в общем, список полковник Осаки родил в своем воспаленном мозгу довольно точный — удалось ему. Чутье помогло, ощущение опасности, которую он привык чувствовать за много километров и задолго до времени «че». А еще помог страх. Страх за собственное кресло — ведь он мог его потерять.

Майор прочитал донесения один раз, другой, сложил листки в тощую стопочку и вернул шефу.

— Ну, что ты думаешь по этому поводу? — спросил Осаки.

— А еще какие-нибудь материалы есть?

— Нет! — резко ответил Осаки. — Ты чего, не можешь сделать вывод из этих донесений?

— Боюсь ошибиться, Осаки-сан.

— Не бойся.

— Ошибку нам германское посольство не простит: уж слишком видная фигура в немецкой колонии — доктор Зорге.

— Для нас все иностранцы одинаковы. Что Зорге, что Отт, что Риббентроп, что сам Гитлер — все! — Осаки резко вздернул вверх руку — словно скопировал нацистское приветствие. — Все до единого!

— Насколько я помню, когда Зорге уезжал из Токио в Гонконг, радиопередачи прекратились?

— У тебя неплохая память, Икеда, — полковник кивнул одобрительно.

— Я бы накрыл Зорге стеклянной банкой, Осаки-сан. Ни одно его движение не должно пройти мимо нас. — Икеда улыбнулся, лицо его старчески сморщилось, крепкие желтоватые зубы придавили нижнюю губу.