Зов Ктулху

Гай Плиний Секунд (23–79 гг.), традиционно называемый Плинием Старшим, прослыл самым ярким ученым мужем и натуралистом Античности. Родившись в Комо, он провел там детство и отрочество, а потом уехал в Рим учиться риторике. За свою жизнь побывал солдатом, проконсулом, капитаном корабля, но известность в первую очередь получил как знаток словесности. За работу ежедневно принимался в час или два ночи, за ним неизменно следовал слуга, готовый в любое мгновение застенографировать любой пассаж, который по воле случая мог родиться у него в голове. Плиний полагал своим долгом уделять каждую свободную минуту приобретению новых знаний и считал чуть ли не преступлением отправляться куда-либо без книги либо письменных принадлежностей. Он придерживался девиза: «Нет такой плохой книги, в которой не найдется ничего полезного»[67]. Плиний умер от удушья во время страшного извержения Везувия, разрушившего Помпеи, приехав в пострадавший от стихии район ради научных наблюдений этого феномена. Труды Плиния включают в себя «Естественную историю» из 37 книг. Сей краткий трактат охватывает широчайший диапазон, в нем представлены практически все научные познания Античности. Вместе с тем его заслуги в некоторой степени затмевают ошибки, а также слишком доверчивое отношение автора к распространенным заблуждениям. Племянника Плиния, Гая Плиния Цецилия Секунда (62–114 гг.), обычно величают Плинием Младшим. Он учился риторике у Квинтилиана, отличился как на военном поприще, так и в мирной жизни, дважды избирался консулом и в течение одного срока правил Вифинией. Всегда защищал угнетенных и запомнился как истинный поборник добродетели. Плиний Младший больше известен как сочинитель писем, его личная и служебная переписка представляется столь элегантной, интересной и учтивой, что по сей день остается образцом эпистолярного стиля.

Первейшим римским ритором был Марк Фабий Квинтилиан (39–95 гг.), более известный как просто Квинтилиан. Родился в Испании, учился в Риме, а впоследствии стал наставником племянников Домициана. Его великий труд «Наставления оратору» и сегодня остается образцом учебников и руководств по воспитанию вкуса. В отношении стиля Квинтилиан подражал Цицерону, отрицая упадок эпохи, в которую ему пришлось жить.

Вот перед нами во всем своем могуществе предстает Публий Корнелий Тацит (54–118 гг.), один из величайших римских историков, если, конечно же, не величайший. Как потомок уважаемого рода всадников, он удостоился целого ряда публичных почестей и приходился зятем видному военачальнику Гнею Юлию Агриколе, биографию которого впоследствии написал. Близко дружил с Плинием Младшим. Помимо биографии Агриколы Тацит также написал труд о германских племенах, презрительно противопоставляя их дикое мужество и грубую добродетель изнеженному и загнивающему обществу имперского Рима; исторические сочинения и диалоги; а также состоящий из 16 книг опус под названием «Анналы», содержащий в себе жизнеописания римских императоров. В стиле Тацита присутствует что-то от Саллюстия, хотя он и отличается рядом особенностей, характерных для авторов серебряного века. На ступеньку ниже Тацита стоит его современник Гай Светоний Транквилл, сочинивший труд «Жизнь двенадцати цезарей», продемонстрировав в нем лаконичный стиль биографической, событийной прозы.

В роли последнего – и безусловно худшего в плане стиля – представителя серебряного века выступает Апулей (род. в 124 г.), чье художественное воображение предвосхитило существующий ныне роман. Нумидиец по рождению, но римлянин по крови, он учился в Карфагене и Афинах. Самым известным его творением является «Золотой осел», повествующий о фантастических приключениях волшебника-недоучки, который, предприняв смелую попытку превратиться в сову, по ошибке сделался ослом.

Теперь мы переходим к самой печальной картине за всю историю человечества. Могущественная Римская империя – мораль которой подорвана влиянием Востока, дух подавлен деспотичным правлением, а народ, теряющий чистоту своей крови и смешивающийся с чужеземцами на фоне неконтролируемой миграции, обречен на вырождение – в одночасье теряет свою роль оплота созидательной мысли и впадает в интеллектуальную летаргию, от которой высыхают все первоисточники искусства и литературы. Император Константин, возжелав украсить свою новую столицу самыми изумительными элементами декора, не может отыскать художников, способных облечь их в конкретную форму, и ему, чтобы удовлетворить свои запросы, приходится отнять у Древней Греции ее лучшие скульптуры. Дни славы латинян, вполне очевидно, остались позади, и в годы, предшествующие окончательному падению римской цивилизации, можно ожидать появления лишь очень немногих гениев, да и то в большинстве случаев весьма посредственных.