Зов Ктулху

Он закончил Мискатоникский университет в Арк хеме, поскольку родители не хотели отпускать его от себя. Эдвард поступил туда в шестнадцать и завершил образование через три года, специализируясь на английской и французской литературе и получив высшие баллы по всем предметам, кроме математики и естественных наук. Он почти не пересекался с другими студентами, хотя завидовал их дерзости и богемному образу жизни, подражая вычурной речи и бессмысленному нигилистическому позерству в тщетной надежде обрести сомнительное обаяние бунтарей.

Что ему удалось, так это полностью погрузиться в кромешное чернокнижие, ведь именно проклятыми томами всегда славилась библиотека Мискатоникского университета. С ранних лет скользя по капризным волнам вымысла, он с детским любопытством погрузился в изучение рун и загадок славного прошлого. Дерби читал сочинения, вроде ужасающей «Книги Эйбона», «Неизъяснимых Культов» фон Юнтца и запрещенного «Некрономикона» безумного араба Абдулы Альхазреда, хотя и не рассказывал об этом родителям. Мой единственный сын появился на свет, когда ему было двадцать, и, похоже, он искренне обрадовался, что я назвал новорожденного в его честь Эдвардом Дерби Аптоном.

В двадцать пять Эдвард Дерби был невероятно образованным человеком, знаменитым поэтом и писателем, хотя отсутствие знакомств и неспособность к постоянному труду плохо сказывались на его известности, делая его произведения вторичными и слишком книжными. Пожалуй, я был его лучшим другом и с удовольствием наблюдал, как он без устали копается в философских вопросах. Дерби же, в свою очередь, советовался со мной по всем делам, в кои не хотел посвящать семью. Он не нашел себе пары – скорее из-за скромности, инертности и чрезмерной опеки родителей, нежели по собственной воле, – и выходил в свет не чаще, чем того требовали приличия. Началась война, и он остался дома вследствие слабого здоровья и робости. Меня же отправили в тренировочный лагерь в Платтсбурге, но за океан я так и не попал. Годы шли своим чередом. Мать Эдварда умерла, когда ему было тридцать четыре, и после этого он несколько месяцев страдал от странной душевной болезни. Впрочем, отец увез его в Европу, где хворь отступила, не оставив на нем видимых следов. После его охватило странное, болезненное ликование. Казалось, он избавился от неких незримых уз. Дерби начал общаться с самыми отпетыми из студентов и, несмотря на зрелость, принял участие в ряде диких выходок. Как-то ему даже пришлось заплатить шантажисту круглую сумму (которую он занял у меня), чтобы скрыть от отца свою роль в одном деле. Некоторые слухи о бесшабашном мискатоникском братстве поражали воображение. Поговаривали даже о черной магии и других невероятных вещах.

II

Эдварду было тридцать восемь, когда он встретил Асенат Уэйт. В то время, как мне кажется, ей было года двадцать три. Она посещала специальный курс средневековой метафизики в Мискатоникском университете. Дочь моего друга знала ее по кингспортской школе Холл, но стала избегать из-за дурной репутации. Асенат была смуглой и хрупкой. Ее стоило бы назвать чрезвычайно привлекательной, если бы не огромные, слегка выпуклые глаза и выражение лица, странным образом пугавшее людей впечатлительных. Впрочем, сторонились Асенат скорее из-за ее разговоров и происхождения. Она была из иннсмутских Уэйтов, а вокруг ветхого, полупустого городка и его жителей веками ходили темные легенды. Говорили о чудовищных сделках в середине девятнадцатого столетия, о примеси странной – нечеловеческой – крови в древних семьях умирающего рыбацкого порта. Лишь старые янки, потомки первопоселенцев, могли придумать и вдохновенно рассказывать такую ересь.

Дурная репутация Асенат усугублялась тем, что она была дочерью Эфраима Уэйта, ребенком, рожденным в преклонные годы от неизвестной жены, появлявшейся на людях только в вуали. Эфраим жил в полуразрушенном особняке на Вашингтон-стрит, в Иннсмуте, и люди, видевшие это место (аркхемцы стараются ездить туда как можно реже), заявляли, что окна чердака намертво заколочены, но по вечерам оттуда доносятся странные звуки. Говорили, что старик в свое время был выдающимся чернокнижником и, по легенде, мог поднять или успокоить бурю, если ему было угодно. В юности я видел его пару раз, когда он приезжал в Аркхем, чтобы поработать с проклятыми томами в университетской библиотеке, и возненавидел его угрюмое волчье лицо со спутанной серо-стальной бородой. Он умер в безумии – при чрезвычайно странных обстоятельствах – за несколько дней до того, как его дочь (которую, согласно завещанию, взял под опеку директор школы Холл) отправилась учиться. Она оказалась пугающе способной и временами дьявольски походила на отца.